Южная кровь Луиджи мгновенно дошла до точки кипѣнія тѣмъ болѣе что оскорбленіе было нанесено ему и брату въ присутствіи четырехсотъ постороннихъ лицъ. Оставлять подобное оскорбленіе безнаказаннымъ, или же откладывать возмездіе за него хоть на минуту, было не въ натурѣ молодого графа. Сдѣлавъ шага два въ сторону, онъ остановился позади ничего не подозрѣвавшаго шутника, а затѣмъ, отступивъ шагъ назадъ, угостилъ Тома пониже спины такимъ богатырскимъ пинкомъ, что бѣдняга взвился на воздухъ, перелетѣлъ черезъ рампу и очутился на головахъ передняго ряда Сыновъ Свободы.
Человѣку даже и въ трезвомъ видѣ наврядъ ли будетъ особенно пріятно, если кто-либо изъ его ближнихъ свалится ему ни съ того, ни съ сего, какъ снѣгъ на голову; человѣкъ же успѣвшій подвыпить не приминетъ въ такомъ случаѣ выразить свое негодованіе дѣйствіемъ. Въ гнѣздѣ Сыновъ Свободы, на которое свалился Томъ Дрисколль, не нашлось ни одного трезваго птенца. Весьма вѣроятно даже, что во всемъ залѣ не было за исключеніемъ графа Анджело, ни одного вполнѣ трезваго человѣка. Не мудрено поэтому, что первый рядъ Сыновъ Свободы, въ порывѣ негодованія, швырнулъ Тома на головы второго ряда, который, препроводивъ бѣднягу дальше, принялся немедленно обработывать кулаками первый рядъ, угостившій его столь не желаннымъ подаркомъ. Третій, четвертый и всѣ слѣдующіе ряды поступали соотвѣтственно такимъ же образомъ. По мѣрѣ того, какъ Дрисколль, въ бурномъ своемъ воздушномъ полетѣ, подвигался къ дверямъ, онъ оставлялъ за собою все расширявшееся поле ожесточенной битвы, подъ аккомпаниментъ бѣшеной пьяной ругани. Факелы, рядъ за рядомъ, валились на полъ; подъ конецъ раздались отчаянные крики: «Пожаръ, горимъ!», заглушившіе собою неистовый звонъ предсѣдательскаго колокольчика, ревъ разъяренныхъ голосовъ и трескъ подламывающихся скамеекъ.
Драка мгновенно прекратилась. Проклятія и брань сразу умолкли. Настало мгновеніе, когда шумъ и гамъ смѣнились мертвымъ затишьемъ. Это былъ штиль, заступившій мѣсто бури. Затѣмъ, сразу же, въ толпѣ снова проснулись жизнь и энергія. Она заколыхалась и хлынула изъ горѣвшаго зала. Окраины ея словно таяли, вытекая сквозь окна и двери. Одновременно съ этимъ внутреннее давленіе постепенно ослабѣвало.
Никогда еще пожарная команда не являлась такъ быстро на выручку. Дѣло въ томъ, что на этотъ разъ ей почти не пришлось перемѣщаться, такъ какъ главная ея квартира находилась тутъ-же, въ заднемъ флигелѣ гостинаго двора. Пожарная команда состояла изъ двухъ ротъ: машинной, дѣйствовавшей трубами, и рабочей, съ баграми, топорами и лѣстницами. Половина каждой роты была навербована изъ ромовиковъ, а другая изъ враговъ рома, что вполнѣ согласовалось съ тогдашвимъ нравственнымъ и политическимъ распредѣленіемъ партій на Даусоновой пристани. Въ казармахъ дежурило достаточное число враговъ рома, для того, чтобы привести въ дѣйствіе насосъ и придвинуть лѣстницы къ стѣнамъ горѣвшаго зданія. Черезъ какихъ-нибудь двѣ минуты пожарная команда успѣла уже облечься въ красныя рубашки и мѣдные шлемы (она никогда не совершала оффиціальныхъ подвиговъ въ неоффиціальныхъ костюмахъ). Въ то время, когда ромовики хлынули сквозь длинный рядъ оконъ верхняго этажа на крышу веранды гостинаго двора, избавители были уже наготовѣ встрѣтить ихъ могучей струею воды, которая смыла нѣсколькихъ несчастливцевъ съ крыши и чуть не утопила остальныхъ. Вода представлялась всетаки лучше огня, а потому ромовики продолжали выливаться непрерывными потоками на крышу сквозь окна большого зала, гдѣ происходила сходка. Ихъ продолжали безпощадно окачивать водою до тѣхъ поръ, пока залъ не опустѣлъ совсѣмъ. Тогда пожарные поднялись туда и затопили его такимъ количествомъ воды, которымъ можно было бы потушить въ сорокъ разъ большее количество огня, чѣмъ имѣлось тамъ въ наличности. Извѣстно, что пожарнымъ командамъ въ американскихъ провинціальныхъ городахъ рѣдко лишь представляется возможность проявить свою дѣятельность. Немудрено поэтому, что если выпадетъ благопріятный случай, то они пользуются имъ уже на совѣсть. Благоразумные и разсудительные обыватели такихъ провинціальныхъ городовъ страхуютъ поэтому свои дома не столько отъ огня, сколько отъ поврежденій, которыя могутъ быть нанесены пожарными командами.
ГЛАВА XII
«Что такое мужество? — Это способность сопротивляться страху и одерживать надъ нимъ верхъ, а вовсе не безстрашіе. Храбрость дѣлаетъ честь только тому, кто въ глубинѣ души немножко труситъ. Въ противномъ случаѣ совершенно ошибочно примѣнять такой почетный эпитетъ. Возьмемъ, напримѣръ, блоху. Если бы невѣдѣніе страха было равнозначущимъ мужеству, то она безъ сомнѣнія оказалась бы храбрѣйшею изъ всѣхъ тварей Божіихъ. Находитесь вы въ спящемъ, или же бодрствующемъ состояніи, безстрашная блоха нападаетъ на васъ, не обращая вниманія на то, что вы своимъ объемомъ и силою превосходите ее востолько же разъ во сколько соединенныя человѣческія арміи]превосходятъ могущество грудного младенца. Блоха денно и нощно живетъ подъ угрозою смерти, которая можетъ обрушиться на нее со всѣхъ сторонъ, а между тѣмъ это мужественное созданіе путешествуетъ но вашему тѣлу также безбоязненно, какъ человѣкъ, прогуливающійся по улицамъ города, которому за тысячу лѣтъ передъ тѣмъ угрожало землетрясеніе. Когда мы говоримъ про Клейва, Нельсона и Путнэма, „не знавшихъ, что такое страхъ, мы должны присоединить къ нимъ блоху и даже поставить ее во главѣ этихъ героевъ“.