Я свесилась с кровати почти тотчас, но Альберт лежал уже неподвижно с закрытыми глазами. Так, говорят, засыпают маленькие дети — раз, и их нет. Я вернулась на подушку и закрыла глаза, моля сон не принести с собой дурных воспоминаний.
Глава VIII
Я проснулась, когда Альберт уже был полностью одет. Только галстук не повязал. Наверное, чтобы хоть немного выглядеть по-деревенски, потому что даже со щетиной он оставался щеголем. Я вылезла из-под толстого одеяла вся мокрая и попросила пять минут на душ. Альберт все это время простоял подле портьер, не решаясь отдернуть. Это сделала я, когда он позволил мне к ним подойти. Еще не стемнело, но солнце спряталось за толстой пеленой облаков.
— Будет дождь? — спросила я настороженно.
— Нет, дождя не будет. Но ветрено. Возьми плащ. Он теплый.
Я согласилась на маскарад. Женщинам финты с одеждой простительнее, чем мужчинам. К тому же, я не надела капюшон и закатала рукава по локоть. Получилось почти что пончо. Альберт не позволил мне взять сумку. Боялся моей кредитки, наверное. Ну и пусть — даже приятно, когда за тебя платят, зная, что могут получить тело бесплатно. Машину он тоже не взял. Мы прошли всю деревню и спустились к трассе. Лучшим местом для дегустации штруделя оказалось задрипанное придорожное кафе, меню которого поддерживала пластмассовая фигура пузатого повара.
— Никогда не суди конфету по обертке, — напомнил Альберт, когда мои ноги отказались перешагнуть порог. Скатерти не первой свежести, такие же грязные темные занавески и — о, Боже! — мухи. Неимоверное количество мух! Проглотив недоумение, я шагнула к столику, или все же меня туда отконвоировали железные руки Альберта. Он и заказ делал с обворожительной улыбкой, разговаривая с толстой фрау в засаленном фартуке, будто с королевой. Я никогда не считала себя брезгливой, но у меня начались рвотные позывы от одной лишь мысли, что на кухне у них может быть куда хуже.
— Расслабься!
Я вымученно улыбнулась, едва не сказав: «Тебе-то хорошо, ты есть не будешь!» Неужели он и сейчас не будет есть? Сколько времени прошло с его последней еды? Сутки? Может, нынче Йом Кипур, и он еврей, вот и постится до заката солнца? Но лучше не уточнять. И все равно я спросила:
— Ты есть будешь?
— Нет, — улыбнулся он. — Я украду у тебя немного яблок из штруделя, если ты не против?
Я кивнула — хоть что-то!
— Ну… — протянула я, поняв, что шницеля так быстро не дождусь, а слушать жужжание мух больше не в состоянии.
— Что? — Альберт сделал вид, что не понял меня, а потом театрально хлопнул ладонью по столу — А, Бах…
Я не удержалась от смеха. И даже пара неопределенно-среднего возраста и слишком деревенского вида обратила на нас взоры. До этого он молча глядел в полупустой пивной стакан, а она — в одну точку на стене у него над головой. Альберт откинулся на стуле и принялся рассматривать меня, будто видел впервые. Хотя да, без косметики я в первый раз. И плевать. С каким лицом он меня уже только не видел. Сегодняшнее, возможно, самое лучшее. Волосы уж точно в любом виде вызывают зависть во всех крашеных блондинках!
И все равно вынести серый взгляд оказалось нелегко, и я стала заинтересованно следить за полетом мухи. Да, мне действительно стало интересно, на какое из пятен на скатерти она сядет, но, увы, в этот момент принесли пиво и закрыли им пятно, на которое я делала ставку. И вдруг бедной мухи не стало — Альберт ловко прихлопнул ее, а потом — о, черт! — сунул в рот. Хорошо, я не успела отхлебнуть пива. Желчь, поднявшаяся к горлу, вытолкнула бы его наружу. Я ничего не сказала
— даже элементарное «что» ни на каком языке сейчас не было мне подвластно.
— А ты что, хотела, чтобы она утонула в пиве? — понял меня Альберт и без всяких слов. — Я бы тогда остался без ужина. В ней хоть капелька крови, но есть.