— Планирую завтра. Я только сегодня приехала в Зальцбург.
— После моего рассказа тебе будет интересно ее посетить, — улыбнулся Альберт, придерживая для меня дверь.
Я кивнула. Он джентльмен. И разбивает шаблон чопорных немцев. О, да, он же трансильванец, то бишь венгр. Или это только нынешнее его амплуа?
— Так ты играешь еще и на скрипке? — спросила я, присаживаясь на отодвинутый официантом стул.
— Я больше ни на чем не играю. Надо уметь признавать свои поражения.
— Тогда ты танцуешь? — И когда Альберт покачал головой, я воскликнула, наплевав на остальных посетителей. — Не ври! Я с тобой танцевала!
— Я никогда не вру, — все так же открыто улыбнулся вампирский брехун.
Я поспешила согласиться, чтобы не обижать Герра Сочинителя. Согласилась дважды, потому что он решил сделать заказ за меня и только для меня, чтобы не выпадать из образа вампира. Отлично! Вот выдержка! Каким бы плотным ни был его ранний ужин, в ресторане витали такие запахи, перед которыми устоять обычному человеку было выше всяких сил. Только Альберт не был обычным. Он был сумасшедшим. А, может, он просто актер? И как подтверждение моей догадке, Альберт заговорил о Камю.
— Ты и не пьешь? — спросила я, стукнув своим бокалом по салфетке. — Ах, да, это же вино, не кровь…
Я попыталась сделать серьезную мину, но поддалась на улыбку, осветившую лицо Альберта солнечным светом:
— Я просто за рулем.
Альберт замолчал и устало взглянул в окно на мокрый город. Наверное, размышляет, как ему добраться до машины. Не дело ему грустить. Раз он так шикарно приподнял мне настроение, валявшееся больше месяца под плинтусом, я обязана развеселить его.
— Альберт, — Он взглянул на меня, и я заметила в глубине серых глаз радостный блеск. — А к Реквиему ты имеешь какое-нибудь отношение?
Он заулыбался во весь свой неклыкастый рот.
— Мне и сейчас рано заказывать для себя панихиду, а отца я хоронил в гробовой тишине. Однако в письме советовал Моцарту не браться за этот заказ так рано, а то вечно замотанный Дер Тод неверно его истолкует. Увы, Моцарт не прислушался к моему совету. Я, правда, пытался еще замолвить за него словечко перед Дер Тодом, но тот ответил, что уже расписал все свои визиты на тот день и планы менять не будет даже ради всего человечества, а через три часа прислал мне записку, в которой было лишь это: «Гений мертв и забыт». Я истолковал его слова верно и бросился в Вену — не покоиться же музыкальному гению в общей могиле. Я выкопал тело и похоронил на своем фамильном кладбище.
Я дожевала последнюю колбаску и попыталась поймать сочинителя на неувязочке.
— Так для чего же ты тогда ездишь в Зальцбург, если Моцарт покоится во дворе твоего замка? Ведь у тебя замок?
— Замок, — кивнул Альберт, улыбаясь немного смущенно. — Но там лишь тело, которое не способно перевернуться в гробу даже от моего музицирования, а здесь его душа, его музыка… Единственный час в обществе гения навсегда остался в моем сердце. В час, порой, может уместиться целая жизнь.
Альберт вновь глядел на дождь. Наверное, пришло время расставаться. Или же…
— Где ты оставил машину?
Альберт встрепенулся и уставился мне в глаза — вернее, на губы, которые я нервно покусывала.
— Три-четыре квартала отсюда. Можно вызвать такси.
Такси или… Была ни была. Тетя Зина, держи за меня кулачки!
— А можно переждать дождь в моем номере, — выдохнула я и не отвела взгляда. Но не от глаз, а от губ. Именно они должны были выдать мой приговор.
— А если будет лить до утра? — вылетело из них.
— Значит, останешься до утра, — выдала я и с трудом не зажмурилась. Как же страшно впервые предлагать себя совершенно незнакомому человеку.
— Я рад, что ты предложила это сама, — Альберт шумно поднялся. — У меня духу не хватало спросить…
Я не смела взглянуть ему в лицо. На стол легла банкнота в пятьдесят евро. Он отлично считает. Истинный немец. Ни одного лишнего евро на чай. Я натянула плащ и нащупала в кармане пару монет. Пять, шесть евро, я не считала, просто ссыпала, что было, на купюру.