— Заведите себе других! — вновь не сдержался Иван Иванович. — Нет, ты ничего не понимаешь! — И крикнул это так, что Михаил сразу смолк, и сник, и будто ростом стал ниже и уравнялся с отцом, а тот, поднявшись на носки и нависнув над Михаилом, опять закричал: — Ничего не понимаешь! Я думал, только Наташка твоя, но и ты решительно не понимаешь. Не по-ни-ма-ешь… — переходя на шепот, по слогам произнес он.
— Как не понимаю?.. — обиженно отозвался сын.
— Сядь! — опять выкрикнул отец и толкнул Михаила на стул, а сам вновь стал ходить вокруг стола. — Ты не понимаешь, какая это беда. Это страшнее смерти… — Но, увидев, что сын и не пытается возражать ему, сам пристыженно умолк и, обойдя еще раз стол, сел в кресло напротив Михаила, — Ты знаешь, Миша, я ведь не зря… Может быть, и с войны я вернулся живой, да и с Севера, потому что не выпивал там.
— А ты что, отец, вот так, среди всех один?
— Почему один? Были и другие… Но ты не думай, что в армии тогда пили так, как теперь иногда про это рассказывают. Мы и фашистов победили и пол-Европы освободили потому, что наша армия была непьющей. И строгость на этот счет была. Я знаю случай, когда в Берлине шли бои, — а это уже конец войны и мы победители, — был расстрелян командир батальона за то, что докладывал командующему обстановку во время боя выпивший. Тут же трибунал и его перед строем… Скажу тебе, Михаил, что у нас вообще укоренилось какое-то неправильное, а главное, несправедливое мнение: в России-де всегда пили. Русские, мол, всегда этим отличались. Да чепуха все! Это мы свои сегодняшние грехи хотим на наших предков переложить. Россия была одной из непьющих стран, и просвещенная Европа ее всегда в этом опережала. Это и доказывать не надо, есть статистика. А что касается пьющего русского народа, то и ходить далеко не надо — загляни в нашу историю, и ты увидишь, сколько было народных бунтов против открытия в селах и деревнях винных монополий. Царю было выгодно, потому что он держал монополию на вино в государстве, а народ бунтовал. И ведь народ добивался своего. Трактиры, шинки, «монопольки» — так называли винные ларьки — открывались только с разрешения сельской общины, где-нибудь на окраине, а не в центре и не в самом людном месте, как сейчас. Вон твой дед рассказывал: в их Ивановке на все село был один выпивающий горбун Митька. Так он еще и работал, был пастухом. А теперь в некоторых селах с трудом сыщешь одного непьющего. Механизаторы не доживают до пенсионного возраста… Так что не надо валить свою сегодняшнюю распущенность на народ, на наших отцов и дедов. За себя надо браться. Не было у нас этого бедствия. А уж Советская власть со всеобщей трезвости в стране начиналась. После Декретов о земле, мире был декрет о запрещении алкоголя. Особая строгость была в Красной Армии. Твой дед служил в ней с первых дней и рассказывал: у них тогда сухой закон был. За появление комиссара в нетрезвом виде — расстрел на месте.
— Ну ты, отец, прямо лекцию антиалкогольную прочел.
— Вам с Наташкой, — повысил голос Иван Иванович, — не лекцию, а штаны надо спустить да так всыпать, чтобы ни сидеть, ни стоять не могли.
— А чего я-то?
— Ты, Михаил, ты в первую очередь виноват. Ты и сейчас, когда уже беда в доме, думаешь, как-нибудь пронесет.
— Нет, не думаю, — жестко ответил Михаил.
— А не думаешь, тогда и поступай по-мужски. Мужика от бабы должно отличать одно: та может сколько угодно болтать, а ты обязан поступать. Вон Антон лучше тебя это понимает. Он еще когда пытался выбросить из твоего бара ваши виски, джины и всякие чинзано, понимал, что это смертный грех… А ты взял да выпорол его, а бар — на ключ… Спрятался от дождя в воду… — Иван Иванович оборвал себя, готовый опять перейти на крик, и, помолчав, уже тихим и каким-то захрипшим голосом, будто ему кто-то сдавил горло, сказал: — Не знаю, что ты будешь делать. Как ты поступишь теперь, но мы с матерью забираем у вас Антона. Ему нельзя здесь оставаться. Нельзя!
— Я понимаю, — угрюмо отозвался сын, — но он не согласится. Да и Наташка…
— Наташки твоей, может быть, уже и не было бы, если бы не эти женщины из «скорой». О ней особый разговор. Сейчас нужно Антона убрать отсюда, а тогда уже Наташу спасать. Ее лечить серьезно надо. И давно. Неужели ты не видишь?