Выступал перед солдатами. Призывал их записываться в Красную Армию. «С нашим братом солдатом все шло споро, — вспоминал Кузьма Колесников. — Белые тут же краснели, и Иваново войско росло…» Потом Иван переехал к большой группе офицеров и стал выступать перед ними. Сошел с коня, встал на тачанку и говорил громко, запальчиво. Про свой штаб, где служило немало бывших офицеров, а теперь красных командиров, про долг перед Россией, народом… Говорил он и про себя, своих товарищей, кому пришлось пройти всю империалистическую войну.
Запомнил я из этой его предсмертной речи такие слова. Они тоже из рассказов сквозь плач дядьки Кузьмы Колесникова:
«Война обрыдла и надоела всем. Да без нее нет свободы и нет народного счастья…»
И вдруг из толпы офицеров прогремел выстрел. Пуля ударила прямо в широкую грудь Ивана. Четвериков покачнулся и мгновенье молча удивленно смотрел в толпу, откуда стреляли. Потом резко рванулся и, соскочив с тачанки, побежал…
Началась паника. Офицеры и солдаты бросились к оружию, которое лежало здесь же недалеко, где их разоружали…
Иван, по рассказам, был убит сразу тем первым выстрелом. Однако он пробежал от тачанки до камышей еще «сажен пятнадцать» и упал в их зарослях.
Небольшой отряд, с которым он пленил воинскую часть белых, а потом пытался «распропагандировать» ее, был почти полностью перебит. В живых остались единицы. Ординарец Парасочка спасся тем, что, ухватившись за стремя красного конника, «бежал, пока не потемнело в глазах».
Вот, пожалуй, и все, что я помню из рассказов о смерти дяди Вани Четверикова. Он был мне двоюродным дядей, а мой родной дядя Иван Четвериков-младший был, по рассказам матери, «очень похожим на старшего брата Ивана».
«И лицом и статью. Такой же смуглый, черноволосый, крепкий в плечах, — говорили все, — только чуть меньше ростом и фигурой». Он словно «уменьшенная копия» дяди Вани-старшего. В нашей семье вспоминали, что старший Иван очень любил своего брата-двойника. А тот платил ему тем же и благоговейно хранил память о нем. Думаю, что те постоянные разговоры о знаменитом родственнике, его военных подвигах, смелости, бесстрашии и «неукротимости» его характера, который так ярко проявился в революцию и все то переломное время, имели огромное влияние на формирование личности младшего Четверикова. Вполне вероятно, что он «лепил» себя под «комбрига». Дядя Ваня был не только похожим на своего старшего брата. У него такой же бунтарский и даже дикий нрав. В компаниях, подвыпив, он часто затевал скандалы, а иногда и драки, и, чтобы укоротить его пыл, мужикам приходилось связывать бунтаря.
После таких выходок брата мать неизменно повторяла:
— Вот такой же скаженный был и покойный Иван. Слово поперек не скажи…
И начинала вспоминать о «поперечном» нраве Ивана-старшего, о сельских драках, в которых тот всегда был первым. Однако дядя Ваня-младший унаследовал от своего брата не только крутой нрав и бунтарство. В молодости верховодил среди парней села, а с годами стал хорошим организатором. Отслужив в армии и вернувшись в тридцатых годах младшим командиром, он участвовал в организации колхоза в родном селе и был избран его председателем. Перед войной уже работал председателем сельского Совета, куда входило несколько хуторов, в том числе и его родная Гавриловка…
В марте 1941 года вместе со многими командирами Красной Армии, находящимися в запасе, Иван Лазаревич Четвериков был призван на военные сборы. С первых дней войны участвовал в боях и погиб через несколько недель где-то под Белой Церковью, командуя ротой. Ему было тридцать три, и он пережил всего на несколько лет своего брата-двойника…
Для моих детей рассказы их бабушки Луши о двух ее братьях Иванах, которые погибли на разных войнах, сплавились в один образ Ивана-воина, отдавшего жизнь за Советскую Россию. Да и для меня теперешнего, с высоты прожитых лет, они тоже сливаются в одного Ивана Четверикова. Они оба жили и бились с врагами отечества и пали на поле брани.
Однако одного из них я знал, а о другом слышал только рассказы, переросшие в моем юношеском воображении в легенду. Гражданская война, где погиб старший Иван, для меня всегда была далекой и героической историей. Там лихие конники, неуловимые тачанки, романтика, здесь же, на какую попал я и сам, бесконечные бомбежки и пожары, минометные и артиллерийские обстрелы, смерти, голод и холод, — все, что пришлось пережить за полгода боев в Сталинграде.
Дети и внуки Ивана-младшего не знают, где могила их отца и деда, мать Ивана-старшего ездила, как я уже говорил, хоронить сына. И в этом тоже различие между войнами, на которых погибли оба Ивана Четверикова.