— У меня имеется аналогичный карт-бланш и от византийского императора. Конечно, он не столь эффективен. Христианские владыки, к сожалению, мало считаются с повелениями друг друга. Они добры, только когда их самих прихватит, вот тогда все готовы отдать! — Тигран с досадой махнул рукой.
В темноте добрались до Батруна и с помощью перстня с леопардами миновали пикет, предупредив часовых о близости мусульман. Оставили позади замок с гарнизоном крестоносцев, и, спустившись улицами к гавани, въехали на постоялый двор.
Лекарь занял комнату на втором этаже, туда отнесли из повозки большой сундук, остальных устроили в просторном общем зале с очагом. Многочисленные постояльцы уже укладывались на ночь на обеденных столах, на лавках и просто на полу. Кого здесь только не было! Местные жители, матросы с венецианских и генуэзских коммерческих судов, купцы-левантинцы, хранившие на здешних складах товары из далеких Индии и Китая, проститутки, то и дело отправлявшиеся с гостями в путешествие на улицу до ближайших кустов. Но больше всего было раненых из-под Акры. В чаянии хоть как-нибудь вернуться на родину, калеки всех европейских национальностей проедали в Батруне, как и в других гаванях Сирии, скудные трофеи и заливали боль ран дешевым вином.
Мгновенно разнеслась весть, что вновь прибывший — знаменитый лекарь. Прервались приготовления ко сну, и в его комнату сразу выстроилась очередь, куда сошлись и сползлись инвалиды со всего города, некоторых принесли на носилках. И важный врач самого султана открыл свой громадный сундук, полный неведомых банок, склянок, трубок, бинтов и загадочно блестящих инструментов, и до глубокой ночи лечил нищих. Он осматривал, смазывал, перевязывал и даже сделал две или три операции, ампутировав пораженные антоновым огнем руки и ноги. То ли от его лекарств и умелых рук, то ли от уверенности и спокойствия, пациентам сразу становилось легче. Даже оперируемые, уколотые какой-то иглой, мирно спали, не слыша ужасного визга пилы, отделяющей их гниющие конечности.
Эдвард и Алан взялись помогать лекарю, но храброму шотландцу скоро стало дурно от невыносимого запаха гангрены. А сакс держался, несмотря на тошноту и бледность. Надев по просьбе старика необычные полупрозрачные, как из кишок, перчатки, и прикрыв рот и нос чистым лоскутом, он, закусив губу под повязкой, чтобы не свалиться в обморок, подавал инструменты, придерживал при ампутациях и выносил отрезанные части тел. По словам довольного им хирурга, Эдвард не без успеха заменил погибшего Григория, его обычного ассистента.
Глубокой ночью, когда ручей страждущих, наконец, иссяк, усталые старик и юноша присели у открытого окна перекусить. Собственно, ел один врач, его добровольному помощнику после увиденного кусок в горло не лез. Болела ушибленная булавой голова. Но рядом с этим необыкновенным человеком понемногу утихала боль, возвращалась надежда на лучшее.
— Ну, мальчик, что скажешь обо всем этом? Налюбовался на ваших, святых воителей, рук дела? — негромко спросил Тигран.
— Это воистину ужасно… — поежился Эдвард.
— Гроб это ваш Господень, это — твои золотые шпоры! — старый врач помолчал, закончил глухо. — Все это — проклятая война…
Глава шестая. Третье предопределение
Утром Тигран разбудил всех рано. Постель его была не смята, однако выглядел он вполне свежим. В зале на столах, лавках и под ними храпели и стонали во сне постояльцы. Алан сходил на конюшню, выдернул за ногу из сена гостиничного конюха и приказал запрягать. Сирийцы стащили по крутой лестнице волшебный сундук и погрузили в двуколку. Решив позавтракать по дороге на свежем воздухе, купили у хозяина вчерашнего жареного мяса и лепешек. Четверть часа спустя повозка прогрохотала через заставу на выезде из города.
Алан первым уселся к Тиграну в двуколку, но сегодня смех у них не звучал. Разговор, видимо, завязался серьезный, старик гэла о чем-то спрашивал, в чем-то убеждал, даже горячился. По нескольким косым взглядам, брошенным на Эдварда собеседниками, сакс понял, что беседа касается и его.
Когда через час остановились на привал, Эдвард спросил у друга, о чем был спор, но, обычно словоохотливый, Алан ограничился кратким:
— Небось, сам тебе скажет. Не для меня такие тонкости…
Старик начал разговор сразу, как только они с Эдвардом тронулись в двуколке в дальнейший путь: