В саду, предвещая близость рассвета, запели птицы… С минуты на минуту должен был прийти Алан, но вместо него появился Тигран с известием, что гэл уж часа два, как выехал со слугами на пристань проследить за погрузкой лошадей.
Юноша смущенно поднял взгляд, ожидая, что Тигран вряд ли одобрит его. Слишком многое в этом мире разделяло иудейку и христианина.
Но Тигран положил ему руку на плечо:
— Не сомневайся, если любишь, мой мальчик! Лучше один день с любовью, чем сто лет без любви.
Эдвард поразился совпадению слов старика и Ноэми. Немного отлегло от сердца, но он буркнул нарочито грубо:
— Я и сам себя пока ни черта не пойму! В Англии осталась моя девушка, а я тут… И с кем?..
Тигран грустно усмехнулся в седые усы:
— С кем ты? Вот именно… Тебе это решать, когда поймешь себя… и если поймешь…
Пора было отправляться. Вышли Иегуда с сыном. У ворот старик пристально всмотрелся в Эдварда и твердо сказал:
— Если, таки, можешь, уезжай от греха! Горя в жизни еврейке хватит и без такого… счастья…
Юноша вгляделся в печальные, будто заранее ждущие напасти, глаза и вдруг обнял, как друга, человека, которого еще вчера не мог и надеяться понять.
Прощаясь с Бенони, вдруг увидел ее за спиной брата. Отстранив его, шагнул к Ноэми.
Все исчезло для них двоих. Они молча смотрели друг на друга, пока Тигран не воззвал из двуколки:
— Эдва-ард! Пора!
Выезжая со двора, юноша услышал тихое:
— Я буду ждать тебя…
Тележка быстро катилась вниз по дороге к порту. Тигран молчал. Сакс все оглядывался, сердце звало его вернуться. Старик искоса посматривал на него, но долг, как его понимал Эдвард, возобладал, он выпрямился, поправил шлем, и лекарь, тихо вздохнув, отвернулся.
— Тигран, — вдруг осторожно спросил юноша, — а мне рассказывали, что жиды чужих не любят и к себе не допускают… Ни поесть вместе не посадят, ни домой не пригласят… Разве не так?
— Так, конечно… Да чужих-то никто не любит, и дураков, к сожалению, везде хватает, это и разобщает народы. Ты у себя в Англии тоже жида небось рядом с собой за стол не посадишь, — старик махнул рукой.
— Пойми, мудрые, а их так мало, судят людей и выбирают друзей по их поступкам, а не по указке фанатиков, и идиотские запреты соблюдать не станут. Конечно, Иегуда не такой, как абсолютное большинство иудеев, насмотрелся в жизни на всякое, и на мусульман, и на вас христиан, ему хватило ума понять, что другие люди по сути не хуже его "богоизбранных" одноплеменников. Ну и я дружил с ним много лет, видел, как он все дальше уходил от узколобости к широкому пониманию жизни, а был бы он иным, я бы с ним и не знался. Ну и семья его… хорошие люди…
Алан раздраженно встретил их на пристани:
— Долго дрыхнешь! У нас, вон, корабль хотят отнять, — он показал на каких-то воинов, — а леопарды-то у тебя. Я объясняю — не доходит. Ну-ка, покажи им, и пусть не зарятся.
Эдвард достал перстень и шагнул к претендентам:
— Мы гонцы короля Ричарда! В чем дело?!
Старший всмотрелся в сером сумраке и поднял с рукояти меча латную рукавицу:
— Все поняли! Хотели взять ваш "дромон" в повинность, до Акры. Де Шаррон приказал реквизировать здесь всю посуду для своего отряда, но на такое "нет" и суда нет.
Эдвард кивнул воину:
— Ясно! — и посмотрел на Алана. — Пойдем-ка на наву, а то еще кто-нибудь на нее рот разинет.
Алан почтительно сказал Тиграну:
— Нам пора, сэр!
Тигран ласково улыбнулся:
— Счастливо, ребята! Берегите друг друга! — и он поочередно обнял их.
Сакс успел шепнуть ему:
— Ноэми! Передайте ей… Я вернусь! Нет, не знаю…
На наве распускали парус. Утренний бриз не ждал.
Друзьям отвели место на шканцах судна, где меньше чувствовалась качка, и седой шкипер с полосатой повязкой на голове и серебряной серьгой в ухе приказал без дела по палубе не слоняться. Опытная команда из левантинцев, достойных потомков знаменитых финикиян, знала свое дело, нава с попутным ветром ходко шла к Акре.
В течение дня по очереди проплыли мимо и растаяли в синей дали горы, которыми недавно скакали на север. Алан долго тыкал в берег пальцем, пока сакс не различил на фоне дальнего холма серую тень прецептории храмовников, куда скрылся опозоренный немец.