— Особо-то не раскидывайся, я попозже тоже к тебе приткнусь, — попросил Алан и, отвернувшись к гайлендерам, заговорил по своему.
Эдвард расстегнул воротник кожаной подкольчужной куртки-гамбизона, повернулся на бок, закрыл глаза, но сон не шел. Слишком многое принес день. Перед глазами юноши как живой стоял погибший командир. Да, благородный сэр Мэрдок не походил на абсолютное большинство знатных сеньоров. Он был благороден по настоящему, не то, что другие! Он и в старости не изменял данным в молодости высоким рыцарским обетам: защищать обиженных, помогать слабым, сражаться со злом… Никогда он не участвовал в грабежах, столь обычных в этой войне, не стремился алчно к злату, ища лишь бранной славы, был храбр, но всегда щадил поверженного врага… Вот Эдвард рядом с ним и не ожесточился сердцем. И потому выглядели они оба белыми воронами в этом разнузданном войске, где, считай, каждый, как в настоящей вороньей стае, расклевывающей падаль, спешил урвать свою долю добычи, недаром наутро после боя и свои и чужие мертвецы всегда встречали зарю абсолютно голыми. Как это мародерство было противно Эдварду! Разве о таком пели менестрели в балладах?! Нет, он мечтал стать настоящим рыцарем, таким, как сэр Мэрдок! Юноша тяжело вздохнул, заворочался, пытаясь согреться…
Лагерь шумел. У анжуйцев звенела вконец расстроенная лютня, аккомпанируя едкой политической сирвенте Бертрана де Борна[6], пели тоже хорошо — громко. Подвывал какой-то раненый, видать, лекарь шил по живому. Кто-то ругался в Одина и Фрейю[7] с интимными подробностями. Из немецкой части лагеря доносились мощные стройные звуки мужских голосов. Немцы очень любили хоры. В паузы врывались пронзительные тирольские йодли. Негромко звучала рядом гэльская речь, полтора года рядом с шотландцами не прошли даром: Эдвард кое-что в разговоре понимал. Приоткрыв на миг глаза, Эдвард поймал сочувственный взгляд Алана. На душе чуть полегчало, он закрыл глаза, слушая голос друга:
— Кисло мне сегодня… Завтра пойду с Эдом. Попрошу, чтобы взяли нас вместе…
— В Шотландии просят только убогие на паперти, — скривился пожилой гайлендер. — Свой вершок мамелюкского железа ты можешь успешно заработать и в нашем джентльменском обществе, и ходить никуда не надо.
— Оно, конечно, так, да боюсь, пропадет он без меня. Девятнадцать, неопытный, а я к нему привязался, честный парень и добрый, даже странно встретить на войне такого к ней неподходящего. Нет, вы не думайте, он стойкий! Помню, в первом деле увидел кровь, побледнел, ну все, сейчас блевать в кусты рванет, ан нет, смотрю, взял себя в руки, губу закусил и полез в драку. И в каждом бою так себя скручивает, но… жестокости в нем нет, а куда без нее здесь?.. Я решил: будем держаться вместе! Вы же его к себе не зовете?!
— Да как? Знаешь же, сэр Малькольм только наших берет. Вот из вашего бывшего отряда все к нему пришли, и тебя бы он взял! А этот приятель твой!.. Еще неизвестно, как сегодня на самом деле было…
— Как Эд рассказал, так, значит, и было! Нечего лягать парня! Я ему верю! Жаль, ты не видел, как он утром рубился… А Малькольм ваш такими молодцами не от большого ума брезгует. Что же, что не гэл? Видать, потери пока небольшие… Ну-ну, в любом случае спасибо за приглашение, — усмехнулся Алан. — Все, спать пора!
Полез на попону укладываться, стараясь не потревожить Эдварда. Положил руку ему на плечо, немного поворочался, пристраиваясь поудобнее, и мгновенно заснул. Шотландцы тоже располагались на ночлег, оставили одного воина на часах, привычно никому не доверяя свою безопасность. Вспыхивали от порывов северного ветра угли в кострах, озаряли суровые лица спящих. Огненные блики кровавили сталь оружия и доспехов, словно не вытертую после битвы. Понемногу стихали разговоры и пение. Усталость брала свое.
Но по мере того как меркли одни звуки, выявлялись другие. Реже, но мучительнее взмывали к звездам стоны раненых, соединилась в отчетливую цепь перекличка часовых, послышалось далекое стройное пение из монастыря, где братия всю ночь служила по павшим. От гавани с ветром иногда долетало лошадиное ржание. Полная тишина, мирная, в военном лагере никогда не воцаряется.
Глава вторая. Приглашение к действию
А спокойно поспать Эдварду и Алану удалось недолго, не больше часа.
Сначала Эдварду опять приснился разговор рядом с ним.
Кто-то кого-то спросил:
— Ну, как он?
— Плох! Дышит, но глаз не открывает… Если ангел-хранитель не вытащит с того света, то…