— Откуда у меня столько хлама?
Она отпихнула коробку с платьем, которое ей подарил Роберт на день рождения. Вернее, с самой датой он не угадал, день рождения у Рамуте зимой, но Роберт отшутился, мол, это подарок на прошлый праздник, на тот, когда они еще не были знакомы. Возможно, так он пытался намекнуть, что его помощнице не мешало бы выглядеть поопрятнее. Так или иначе, но нераспакованная коробка несколько месяцев пылилась под ногами.
Рамуте поменяла носки на свежие. Надела чистую майку, заправила ее край в помятые джинсы, растрепала волосы. Открыла новую пачку сигарет, закурила и подошла к зеркалу.
— Уф, — она оттянула вниз веко и посмотрела на покрасневший от усталости глаз. — Мде… красотка.
После переезда в Москву Рамуте ни разу нормально не выспалась. Не получалось расслабиться без алкоголя, а когда все же удавалось отключиться, ее мучили кошмарные сны.
«Пора что-то с этим делать. Так дальше нельзя. В конце концов свихнусь».
Она растерла пяткой пепел, упавший на ковер.
«Бросаю все к чертям и возвращаюсь. Продолжу поиски. Я должна найти и арестовать… убить этого урода. Весы не оставит меня в покое»[1].
— Не оставит меня в покое, — прошептала Рамуте, затушила сигарету, надела солнечные очки, которые забыл кто-то из ее многочисленных гостей, и направилась в аптеку за глазными каплями.
Прошагав два квартала, Рамуте свернула во двор и увидела заветную табличку «Лекарства» с художественно оформленным крестом на логотипе под надписью.
Здесь аптеки на каждом углу. Больше, чем дежурок, в Москве, наверное, только пивнушек. Словно все жители столицы только и заняты тем, что без памяти пьют да болеют.
«Еще злятся друг на друга», — закончила рассуждения Рамуте и зашла внутрь.
Людей в аптеке было немного.
Рамуте прочла надпись на старой, обмотанной пожелтевшим целлофаном табличке: «Извините, терминал временно не работает» — и встала в очередь.
Убедилась, что наличных хватит, и принялась выискивать на полках среди разноцветных коробочек нужный ей препарат. Придвинулась к витрине, стараясь прочитать на обратной стороне упаковки состав глазных капель, и почувствовала толчок в спину…
— Женщина, с дороги.
— М?
Рамуте обернулась и посмотрела на девушку, пытающуюся протиснуться вперед без очереди.
— Чего мычишь? Дай пройти, говорю.
— Вы ко мне обращаетесь?
— А к кому? Стоишь на ползала, пялишься в витрину, а мне лекарство нужно. Свали.
— Свалить?
Рамуте ухмыльнулась.
— Да, в сторону, с дороги! Тупая, что ли?
«Прекрасно!» — подумала Рамуте.
Ей никогда не наскучит воспитывать и осаждать подрастающих расфуфыренных хамок, коих в столице, как оказалось, больше, чем пивных и аптек вместе взятых.
«Давай, дорогуша. Давай скажи мне свое “понаехали”. Губошлепка ботоксная», — подумала Рамуте и приготовилась применить к малолетней нахалке все свои навыки рукопашного боя, полученные на курсах.
Но тут же выдохнула, сосчитала до десяти, как ее учили на других, смежных курсах по контролю агрессии, и взяла себя в руки.
«Нужно хоть раз попытаться уйти от конфликта. Тем более Роберт практически умолял вести себя сдержаннее. Промолчу, а то опять припрется, опять будет весь вечер ныть о том, как я его подставляю, как он бедненький устал заниматься моими проблемами. Контроль гнева, контроль гнева, контроль гнева».
— Что зависла? Ау! В сторону, женщина.
— Девушка, я крайняя в очереди. Если вам нужно в кассу — будете за мной.
— Что? Кто ты такая, чтобы я была за тобой? — она подчеркнула «я». — Да ты не стояла! Когда я пришла, тебя вообще тут не было. Я видела, все видели, так что не прикидывайся.
— Эм…
— Ты думаешь, самая умная?
— Девушка, видите ли, как бы трудно мне это ни давалось, я все еще обращаюсь к вам на вы. Общаюсь запредельно вежливо. И все еще стараюсь быть любезной.
— Зачем?
— Чтобы избежать конфликта.
— Хах. Это ты что? Ты мне угрожаешь? Посмотри на себя, буренка. Да кто ты вообще такая? Подвинься, тетя.
Рамуте сжала губы и медленно, насколько это вообще возможно, досчитала до десяти.
— О. Смотрите. Опять зависла. Короче, тетя, отвали…
Она ткнула Рамуте плечом и протиснулась вперед.
Каждый из очереди обернулся, каждый посмотрел и на закипающую Рамуте, и на наглую девушку, но никто ничего не сказал.
Рамуте привыкла к миллионам здешних любопытных глаз, желающих подсмотреть в щелочку за соседом и позлорадствовать. К неприкрытому равнодушию тоже привыкла. Да это и не равнодушие вовсе, а безвольный, низкий, бесхребетный страх. Обыкновенный позорный страх. Никто не хочет вступаться и выяснять, кем работает или служит у этой мерзкой соски папа или папик.