Неожиданно и без единого слова они с Финчем удалились, и тяжелая дверь камеры захлопнулась. Винки был уже готов вздохнуть с облегчением, как вдруг увидел эту парочку за окном с колючей проволокой, что было вырезано в двери. Они глупо ухмылялись и махали ему руками. Эта сцена продолжалась еще некоторое время, и когда наконец стало казаться, что тюремщики подустали от этого занятия, в окне появился какой-то заключенный и дверь отворилась.
— Эй! — окликнула прибывшая тощая женщина с рыже-седыми волосами и миловидными очками, какие носят старушки. К этому моменту она была единственной белой заключенной, которую Винки здесь встречал. — Презент! Домашняя трепка!
Тяжелая книга просвистела мимо морды медведя. Сквозь последовавший за этим смех помощник Финч прокричал что-то о «таком, как ты», и дверь снова захлопнулась.
Они наблюдали за медведем еще какое-то время, но вскоре Винки услышал, как их откуда-то позвал властный голос, и луг же из окна стала видна лишь белая стена коридора. В этой внезапной тишине Винки подошел к книге, поднял ее и увидел, что это был Коран.
— О, я навел справки по поводу мисс, гм, мисс, гм, гм, Фуа, — сказал Неудалый несколько дней спустя, когда вытаскивал бумаги из раздутого портфеля.
Винки обрадовался, правда, совсем немного.
— Я не знаю, я думаю, что, возможно, все испортил.
Винки опечалился.
— Ну, не то чтобы испортил…
Винки обрадовался.
— Ну, может, и испортил. Не знаю… — Неудалый достал из портфеля большую катушку серебристого кабеля и вопросительно посмотрел на него.
— Ха, я удивлен, что они не забрали у меня это, когда я вошел сюда. Я хочу сказать, что приносить сюда вещи противозаконно, практически все противозаконно. — Он протянул кабель Винки. — Он вам нужен?
Медведь яростно покачал головой.
— Да, наверное, у вас нет причины для этого. — Он покраснел. — Гм, как бы то ни было, как бы то ни было, как бы то ни было…
Винки уставился на него.
— О да, мисс Фуа, мисс Фуа, гм, боюсь, что мог все испортить. Помощник прокурора сказал, что я чрезвычайно интересуюсь судьбой свидетеля. На это я ответил: «Угу, ничего, угу, подобного», а она сказала: «Зачем же вы тогда справлялись о ней?», и я сказал: «Да так», а она отвечает… — Этот рассказ продолжался еще очень долго, пока Неудалый рассеянно просматривал бумаги. — И наконец я сказал: «Гм, и где же теперь мисс Фуа?», и она ответила: «Ну, вообще-то мы уже собирались ее освободить, но теперь, похоже, не выпустим, я полагаю, нам придется допрашивать ее еще», и так далее и тому подобное, с этой своей улыбочкой — и все говорят, что у нее с главным прокурором, гм, вы понимаете… Гм, так, гм, как бы то ни было, я попытался сказать: «Гм, это, конечно же, очень несправедливо по отношению к мисс Фуа», на что она ответила: «Это не моя проблема», и я в итоге… Я немного погорячился. — Он вытащил вторую катушку кабеля из портфеля, пожал плечами и вернулся к бумагам. — Но теперь, когда я думаю об этом, гм, они, скорее всего, и не собирались освобождать ее. Да, они наверняка просто дразнили меня. Должно быть, это так, потому что они любят этим заниматься…
Винки думал, что вполне может расплакаться от разочарования и гнева, когда Неудалый вдруг оторвал взгляд от своего портфеля и его маленькие голубые мечущиеся глаза, как ни странно, замерли на мгновение.
— Я лишь надеюсь, что не ухудшил положение вашей подруги, — сказал он простодушно.
Теперь медведь не мог решить, стоит ли его простить или задушить.
— Гм, гм, гм, гм, — продолжал Неудалый. — Как бы то ни было, как бы то ни было… Так, как бы то ни было… Так, так, так…
Именем Бога, сострадающего и милосердного…
В то время как Винки пытался читать, помощница Винг и ее старушка-заключенная, которая успела заслужить определенные привилегии образцовым поведением, стояли у окна камеры, сложив руки и пародируя молитву.
— Полотенчатый, — пропела старушка, которую звали Рэнди.
Это началось в тот момент, как он сюда попал. Когда бы он ни брал в руки книгу, казалось, вот они, снова у окна, глумятся обе или одна из них, либо какой-нибудь другой охранник и другой заключенный. Винки с презрением отвернулся, но, как обычно, Рэнди начинала стучать по толстому стеклу ногтями, покрытыми толстым слоем лака, напевая «полотенчатый» снова и снова.
Медведь вздохнул. «Что ж, у меня матерчатая голова, — думал он, — и что с того?»