Выбрать главу

2

— Спокойной ночи, мистер медведь, — сказал Дэррил своим привычным тоном и передал Винки вырванную страницу, на которой была нарисована роза, чьи многочисленные лепестки он аккуратно раскрасил красным, оранжевым, розовым и фиолетовым, а листья — черным. Никогда еще Дэррил не дарил ему ничего, да и медведь не замечал в его тетрадях цветов. Но вот в его руках была роза — подарок, сделанный специально для него.

— Спасибо, — сказал Винки, нюхая рисунок, делая вид, будто карандаши пахнут розой. Он нежно положил листок у подушки, натянул до подбородка колючее одеяло и впервые, более чем за год, тут же крепко заснул.

Он выглянул в море и на расстоянии заметил серую крысу с длинным розоватым хвостом, осторожно движущуюся по волнам, подвиг, который маленькое животное совершало и, Винки был тому свидетелем, не потому, что верило во что-то, а потому, что крыса энергично изгибала свой мерзкий огрызок хвоста на поверхности воды. Его заинтересовало, как у грызуна это выходило и сколько еще времени он продержится. Был это какой-то новый вид крысы с новыми способностями или это была самая обыкновенная крыса, которая просто сильно старалась? Вскоре серое волосатое существо направилось к скале, возвышающейся над ровной поверхностью моря. И вот она стала птицей. Никакого превращения во сне не произошло, ни внезапного, ни постепенного: крыса просто стала птицей, будто всегда и была ею — черной, с чистой белой головой, морской птицей.

Сон стал напоминать программу «В мире животных», в которой диктор звонко заявил: «Теперь он может взлететь». И на самом деле, к облегчению Винки, морская птица оттолкнулась от скалы — ей была необходима твердая поверхность — и тихо взмахнула крылом. Медведь проснулся.

Белые стены камеры не изменились, а мирный сон был полностью прерван. Хотя часть сна про птицу несколько ободрила его, в течение остальной части сна Винки чувствовал лишь антипатию. Ему хотелось не иметь ничего общего с той крысой, что скользила по воде. Зачем ему приснился такой сон — именно сегодня, в день, когда он должен был давать показания? Сон был отвратительным, и, увидев его, он лишь глубже увязал в своем раздражении и отчаянии. Жалкий, одинокий, он вдыхал запах антисептического средства, исходящего от тюремных стен, и вспоминал неистовые лица, день за днем кричащие ему и в зале суда, и за его пределами: «Позор!» Ему вдруг стало все равно, что говорили о нем Пенелопа Брэкл, или Эдвин Неудалый, или кто-либо еще. Он, Винки, был всего лишь отвратительной крысой, которая пользовалась своим длинным крысиным хвостом, чтобы совершить мерзкое и почти невозможное чудо — взмыть в небеса. Хвост невозможно было классифицировать как ее средство передвижения. Такую крысу никто и никогда не сможет понять, но прежде всего она не понимает себя и поэтому попыталась скрыть свою истинную натуру, превратившись в прекрасную морскую птицу. Но все это время Винки знал, что представляет собой это существо. Он не мог не знать.

— Блин! — вырвалось у него, и от этого он вспомнил Клиффа. Было странно видеть его вчера не просто взрослым, а мужчиной средних лет, и обнаружить, что его собственные чувства к этому человеку остались такими же, какими были и в тот судьбоносный день урагана сорок лет тому назад. Ненависть к самому себе ничуть не изменилась. — Блин, блин, блин. — Он не понимал, как можно убрать эту пелену с его души, как ему удалось моргнуть по собственной воле, бросить книгу, вылезть в окно, прыгнуть на лужайку — вплоть до его последнего решения, принятого прошлым вечером в фургоне, дать показания от своего лица.

— Я принадлежу самому себе, — попытался он сказать себе же.

Еще никогда с тех пор, как ожил, Винки не менял своего решения, не изменит он его и сейчас, он воплотит свои намерения, как и пообещал себе прошлой ночью, но его терзали сомнения. Именно в этом состоянии он в то утро и потянул Неудалого за пиджак и, все еще понимая, что его рот отказывается произносить даже простой звук, поступил так, как делал раньше: объяснил тому жестами, что желает дать показания. Присягу он тоже принял, кивая головой, и затем нехотя вскарабкался на стул, что был за свидетельской трибуной, и стал с величайшей тревогой ждать первого вопроса своего адвоката.

Неожиданная решительность медведя застала Неудалого врасплох, и он приготовил к этому моменту всего лишь примерный мысленный перечень вопросов, которые ему потребуется задать. Но больше некого было вызывать в свидетели, и просьбы, сказанные с запинками (устроить даже очень короткий перерыв), были отклонены. Итак, все должно было произойти сейчас или никогда. Неудалый глубоко вздохнул, закрыл глаза и попытался войти в состояние, похожее на транс, которое, как казалось, было ему необходимо, чтобы допрос его подзащитного закончился хоть каким-то успехом.