— Дьявол вас побери, сэр! Я совершенно уверен, что вы не попадете даже в стену высотой в двадцать локтей и шириной в пятьдесят, а вы с такой наглостью утверждаете обратное, что можно лопнуть от злости! Я, понимаете ли, не мальчишка, которому вы даете уроки! Эдакий гринхорн и книжный червь смеет утверждать, что он умеет стрелять! Рылся-рылся в арабских и еще невесть каких дурацких рукописях и при этом находил время для стрельбы. Так я и поверил! Ну-ка снимите с гвоздя вон тот старый флинт [1]и покажите, на что вы способны. Если идешь на медведя, лучше оружия не найти.
Я повиновался.
— Эй! — вдруг закричал он, срываясь с места. — Вы обращаетесь с ним, словно с легкой палочкой, а ведь это тяжелый карабин. Вы и впрямь так сильны?
Вместо ответа я ухватил его правой рукой за ремень и легко поднял вверх.
— Разрази меня гром! — закричал он. — Пустите! Оказывается, вы намного сильней моего Билла.
— Вашего Билла?
— Это мой сын, который… впрочем, оставим это. Его уже нет на свете, как и остальных. Он рос смелым парнем, но его убили вместе с другими, когда меня не было дома. Вы похожи на него фигурой, и глаза такие же, и рот… впрочем, вас это не касается!
Черты мистера Генри исказились от глубокой печали. Словно пытаясь стереть ее, он провел рукой по лицу и вновь заговорил:
— Очень жаль, что, имея такие мощные мускулы, вы зарылись с головой в книжки. Нужно было как можно больше упражняться.
— Я так и делаю!
— А боксом занимаетесь?
— У нас это не принято. Но я занимаюсь гимнастикой и борьбой.
— А верхом ездите?
— Да.
— А как с фехтованием?
— Я даже давал уроки.
— Небось привираете?
— Может, попробуем?
— Нет уж, благодарю покорно, силу вашу испытал. И вообще, я должен работать.
Он вернулся к верстаку, я последовал за ним. Разговор не клеился. Генри, видимо, был занят своими мыслями и работой. Вдруг, взглянув на меня, он спросил:
— А как у вас с математикой?
— Это один из любимейших моих предметов.
— Арифметика и геометрия?
— Конечно.
— Может, и геодезия вам знакома?
— Я занимался ею с большой охотой и очень любил бродить по полям с теодолитом.
— И вы действительно сумеете сделать съемку местности?
— Я не считаю себя профессиональным геодезистом, но мне приходилось делать и вертикальный и горизонтальный планы местности.
— Хорошо, очень даже хорошо!
— Но почему вы об этом спрашиваете, мистер Генри?
— Значит, есть на то причина. А вот какая — об этом узнаете в свое время. Пока же я должен убедиться, гм… да, должен убедиться — умеете ли вы стрелять.
— Устройте мне экзамен!
— Я так и сделаю, будьте уверены, так и сделаю. Во сколько у вас завтра первый урок?
— В восемь утра.
— Зайдите ко мне часов в шесть. Пойдем на стрельбище, где я испытываю свое оружие.
— Но к чему такая спешка?
— А зачем ждать? Мне не терпится доказать вам, что вы гринхорн — и не более. Все, на сегодня хватит, у меня есть дела поважнее.
Он, видимо, уже покончил со стволом и, достав из шкафа многогранный брусок металла, принялся обтачивать его. На торцевых гранях я заметил многочисленные отверстия.
Мистер Генри так сосредоточенно трудился, что, кажется, совершенно забыл о моем присутствии. Его глаза блестели, а когда он время от времени любовался на свою работу, в них светилось, я бы сказал, благоговение. Этот кусок металла, безусловно, представлял для него особую ценность. Я спросил:
— Это будет какая-то часть ружья?
— Да, — ответил он, как будто с трудом припоминая, что я еще у него в доме.
— Мне неизвестна система оружия с такой составной частью.
— Охотно верю. Такая система рождается у вас на глазах, это будет оружие системы Генри.
— Ага, понятно, новое изобретение.
— Вот именно.
— В таком случае простите меня за глупый вопрос. Конечно же, это пока тайна?
Он еще долго крутил брусок в разных направлениях, заглядывая во все отверстия и поминутно примеряя его к каналу ствола, наконец отозвался:
— Да, пока тайна, но я знаю, держать язык за зубами вы умеете, и потому скажу: перед вами многозарядный штуцер на двадцать пять выстрелов.
— Но это невозможно!
— Что вы понимаете! Я не так глуп, чтобы тратить время на невозможное.
— В таком случае у вас должен быть магазин на двадцать пять патронов!
— Он у меня и есть!
— Значит, получится громоздкая, неудобная и жутко тяжелая штука.
— В том-то и дело, что у меня будет только один барабан, причем очень удобный. Этот стальной брусок — не что иное, как будущий барабан для патронов.
— Может, я чего-то не понимаю в вашем ремесле, но позвольте высказать опасение: а не будет ли перегреваться ствол?
— С чего бы? Сплав и способ изготовления ствола — это и есть моя тайна. А потом, кому понадобится палить все двадцать пять патронов подряд?
— Да, пожалуй, подряд не понадобится.
— Вот видите! Из этого куска металла получится барабан на двадцать пять патронов. При каждом выстреле, вращаясь, барабан будет досылать в ствол следующий патрон. Долгие годы я вынашивал эту идею, но мне никак не удавалось воплотить ее в жизнь. И вот теперь появилась надежда. Кажется, дело идет на лад. Уже сегодня как оружейник я заработал доброе имя, ну а вскоре я стану знаменитым, очень знаменитым, и заработаю много денег.
— Ага, и в придачу — нечистую совесть.
Он непонимающе посмотрел на меня.
— Совесть? О чем вы говорите?
— Вы считаете, что убийца может иметь чистую совесть?
— О, Господи! Уж не хотите ли вы сказать, что я убийца?
— Пока еще нет.
— Выходит, я стану им?
— Да, ибо содействие убийству — такое же преступление, как и само убийство.
— Прикусите язык! Я не собираюсь содействовать никакому убийству. Что вы плетете?
— Конечно, это будет не одно убийство, а целая бойня.
— То есть? Я совершенно отказываюсь вас понимать.
— Если вы сделаете многозарядную винтовку на двадцать пять выстрелов и она попадет в руки первого встречного подлеца, то в прериях, каньонах и лесах начнется страшная бойня. Бедняг индейцев начнут Стрелять как бешеных койотов, и через несколько лет не останется ни одного краснокожего. Вы готовы взять этот грех на душу?
Генри угрюмо молчал.
— Если каждый сможет приобрести такую винтовку, вы и вправду скоро станете миллионером, но бизоны и мустанги будут окончательно уничтожены, а вместе с ними и другие животные, необходимые для жизни краснокожих. Сотни и тысячи любителей пострелять вооружатся вашими штуцерами и ринутся на Дикий Запад. Кровь людей и зверей польется рекой, и вскоре окрестности по ту и другую сторону Скалистых гор опустеют, не останется ни одного живого существа.
— Проклятие! — вскричал он. — Вы действительно приехали сюда из Европы?
— Да.
— А до этого никогда не бывали в наших краях?
— Нет.
— И никогда не были на Диком Западе?
— Нет.
— Значит, типичный гринхорн… А болтает так, как будто он — прадед всех индейцев и живет здесь по меньшей мере лет сто! Эх, юноша, не думайте, что можете запугать меня. Даже если все, что вы здесь живописали, — правда, знайте: я вовсе не собираюсь стать владельцем оружейного завода. Я человек одинокий и останусь таким до окончания века. У меня нет желания каждый божий день ругаться с сотней-другой рабочих.
— Но вы можете получить патент на свое изобретение, продать его и хорошо на этом заработать.
— А вот это уж не ваша забота, сэр! До сих пор мне хватало на жизнь, надеюсь, и в дальнейшем не придется горе мыкать. А теперь собирайтесь-ка домой! Я не намерен дольше выслушивать птенца, который только вылупился, а уже чирикает.
Меня не обидели грубые слова — такова уж натура мистера Генри. Я ни минуты не сомневался, что он желает мне добра, искренне ко мне привязался и хочет помогать во всем в меру своих сил и возможностей. Мы обменялись крепким рукопожатием, и я ушел.