Эйден был дома с обеда, и я заметила, что он в странном настроении. Он вел себя очень тихо, тренировался и собирал пазл за уголком для завтрака, пока я пекла печенье, а потом ушел наверх, сказав, что вздремнет.
Я оставалась внизу достаточно долго, чтобы убедиться, что Эйден уснул, а потом уехала за подарком для него. К счастью, когда я приехала домой, он все еще спал, и я оставила подарок в гараже, уверенная, что Эйден никуда не уедет и не испортит свой сюрприз.
Потом я включила телевизор, чтобы скрыть возможные звуки, доносившиеся из гаража, села на пол и взяла краски, которые прислали приемные родители.
И с тех пор я каждый час проверяла гараж. Когда я шла по дому с пакетом в руке, свет уже был везде выключен, а моя спина болела от того, что я долго просидела, согнувшись.
У подножия лестницы я прислушалась, но везде было тихо. А почему и нет? Несмотря на то, что сейчас канун Рождества, ему надо встать рано и связаться со штаб-квартирой команды, чтобы проверить расписание тренировок, потому что в последнее время его часто беспокоила поясница.
В прачечной я опустила на пол корзину. Я уже уложила внутрь два одеяла, наполнила бутылку водой и прислонила ее к двери, а еду положила в маленькую миску, прикрепленную к двери.
Я позволила маленькому проказнику выйти на лужайку перед домом и ждала, пока он погуляет и пописает. Через решетку на меня смотрела милая мордочка, и я засунула внутрь пальцы, чтобы почесать ему носик.
Гараж был изолирован, и я знала, здесь не холодно, но мне все равно не хотелось оставлять его здесь. Но и к себе в комнату я не могла его забрать, потому что знала, он будет лаять.
Я оставила для него свет включенным и вернулась на кухню, открыла коробку с печеньем и умыкнула две из них.
Выключила свет везде, кроме как над кухонными шкафчиками, налила себе стакан воды и пошла наверх. В своей спальне я взяла одежду, чтобы принять душ, потому что чувствовала себя измотанной.
Под струями воды я провела времени больше, чем обычно, и вылезла из ванны, говоря себе, что не должна быть такой индивидуалисткой.
Я только открыла дверь ванной, когда услышала:
— Ван?
— Эйден?
Ладно, это глупый вопрос. Кто еще это может быть? Я вышла в коридор с грязной одеждой под мышкой. Его дверь была открытой. Обычно, когда он ложился спать, то закрывал ее, поэтому, думаю, когда поднималась наверх, я этого не заметила.
Он сидел, облокотившись на спинку кровати, прикроватная лампочка освещала часть комнаты. Половина его тела была скрыта одеялом, вторая половина, к несчастью, прикрыта футболкой с брендом одного из рекламодателей, с которыми он работал. Эйден задумчиво смотрел на меня.
— Ты в порядке? — спросила я, прислонившись плечом к дверному проему.
— Да, — ответил он так искренне, так легко, что я понятия не имела, что с собой делать.
Хм.
— Что делаешь? — телевизор был выключен, книга лежала на тумбочке.
— Думаю об игре на прошлой неделе, и что бы я мог сделать иначе.
Из всего возможного, почему именно это пробилось под мои ребра и схватилось за сердце?
— Конечно, ты занимаешься именно этим.
Эйден приподнял свое большое мускулистое плечо, и его взгляд опустился на мою суперскую сексуальную фланелевую пижаму с длинными рукавами, которая была застегнута на все пуговицы.
— Собираешься спать? — спросил он и посмотрел мне в глаза.
— Я не так уж сильно устала. Возможно, посмотрю телевизор.
Даже в приглушенном свете я заметила, что его щека дернулась.
— Посмотри его со мной, — спокойно предложил он.
Погодите. Что?
— Ты не устал?
— Я долго спал. И теперь не скоро смогу уснуть, — объяснил он.
Я улыбнулась и почесала стопу о край ковра в его комнате, который переходил в деревянный пол.
— Уверен, что больше нет игр, о которых тебе надо подумать?
Эйден посмотрел на меня с кислым взглядом на лице.
Он пригласил меня посмотреть с ним телевизор. Какой еще ответ может быть, кроме:
— Ладно.
К тому времени, как я вернулась в его комнату, после того как бросила в корзину для белья свою грязную одежду, он уже перелег на одну половину кровати и включил свой телевизор размером около ста сантиметров, который стоял на одном из его комодов.
А сам он лежал на кровати, скрестив руки за головой, и наблюдал, как я захожу в его комнату, лишь слегка ощущая неловкость.
Я натянуто ему улыбнулась и продолжала смотреть в глаза, пока приподнимала одеяло и забиралась под него, и ждала, будет ли он жаловаться. Но этого не произошло. На его королевского размера кровати между нами осталось расстояние в два шага. Я приподняла подушку к изголовью и со вздохом опустилась на нее.
— Ван?
— Хмм?
— Что не так?
Подтянув одеяло к подбородку, я заморгала, уставившись в потолок.
— Ничего.
— Не заставляй меня спрашивать снова.
И от этого я почувствовала вину. Так легко забыть о том, как много он обо мне знает.
— Я в порядке. Просто у меня сегодня какое-то депрессивное настроение, может, это гормоны или еще что. Вот и все, — я сжала руки. — Это глупо. Я люблю Рождество.
Между нами повисла тишина, прежде чем он спросил:
— Ты не едешь к маме?
— Нет, — уже после того, как ответила, я поняла, как пренебрежительно прозвучали мои слова. — Мои сестры проводят Рождество с ней. Сейчас она замужем, и у нее есть приемные дети, которые тоже приедут. Она не одна, — и даже если бы она осталась одна, я бы все равно не поехала. Я могу быть честна сама с собой.
— Где твой брат?
— Со своими друзьями.
— Твоя подруга? Диана?
Из-за его занятости мы немного времени проводили вместе и говорили друг другу лишь «привет» и «пока», и в одно и то же время смотрели телевизор.
— Она со своей семьей, — после того, как ответила, я поняла, как прозвучали мои слова. — Клянусь, обычно я в порядке. Просто не в духе, вот и все. Что насчет тебя? Ты в порядке?
— Последнее десятилетие я провожу Рождество в одиночестве. Так что ничего особенного.
Из всех людей, с кем я могла бы провести праздники, я с тем, чья история очень похожа на мою.
— Полагаю, положительная сторона в том, что если ты не хочешь, тебе больше не нужно проводить их в одиночестве, — не уверена, зачем произнесла следующие слова, но я сделала это. — По крайней мере, пока мы застряли вместе.
Почему это прозвучало так жалко?
— Я застрял с тобой, не так ли? — спросил он обманчиво мягким голосом.
Он пытался сделать так, чтобы я почувствовала себя лучше?
— На следующие четыре года и восемь месяцев, — я улыбнулась ему, даже если ощущала внутри невероятную грусть, как будто песок застрял в песочных часах.
Его голова дернулась назад. Это движение было крошечным, очень крошечным, но оно было.
Или мне показалось?
Прежде чем я смогла решить, показалась мне его реакция или нет, Здоровяк резко спросил:
— Ты расскажешь мне, наконец, что сделала твоя сестра, чтобы разозлить тебя?
Конечно, он спросил. А почему бы и нет? Не то чтобы я держала все это в секрете. Просто не люблю об этом говорить. С другой стороны, если и есть в мире человек, с которым я могу поговорить о Сьюзи, это Эйден. Кому он расскажет?
Но суть в том, что даже если бы у него и был человек, кому он мог бы рассказать, он — самый надежный человек, которого я знаю.
Не уверена, когда это произошло, но я не собиралась задумываться об этом, особенно не в канун Рождества, когда он пригласил меня в свою постель, и впервые за долгое время я не чувствовала себя такой одинокой.
Немного поерзав на матраце, я подперла голову рукой и просто выложила все.
— Когда мне было восемнадцать, она сбила меня машиной.
Эти невероятно длинные ресницы опустились на его щеки. У него покраснели уши?
— Автомобильная авария? — его голос был хриплым. — Ты рассказывала, что человек, который наехал на тебя...