— Я умоляю тебя. Я буду любить тебя вечно, дорогая... — начал он.
От этого я застонала. Я знала, что отвечу согласием на все, о чем он собирался меня попросить, потому что он такой милый.
— Я не хочу спускаться туда, но я голоден. У меня в холодильнике два сэндвича, можешь принести их?
Я моргнула. Он не знает, с кем говорит? Я, носящая вещи?
— Дай мне секунду.
Он взмахнул руками у груди, прежде чем спрятаться за перилами. Что за дурень.
Когда я проходила мимо двери гостиной на кухню, то заметила, как команда устанавливала белые зонтики и яркий свет у диванов, пока мужчина в костюме разговаривал с Эйденом и Тревором. Я вытащила из холодильника два длинных сэндвича, все еще завернутые в вощеную бумагу, и поспешила с ними по лестнице вверх, захватив чипсы из сладкого картофеля. Я знала его. После сэндвича он снова проголодается уже через полчаса.
Конечно, Зак ждал меня наверху лестницы, прижавшись спиной закрытой двери гостевой спальни на достаточном расстоянии от лестницы, чтобы его не было заметно снизу.
Он засиял, когда увидел мое подношение. От меня не ускользнуло, что он до сих пор не оделся в повседневную одежду.
— Я люблю тебя, Ванни. Ты знаешь, что я люблю тебя?
Я подала ему его вещи.
— Ты это упоминал.
— Я люблю. Если тебе что-то понадобится, я твой верный слуга, — произнес он, смотря на лестницу, пока шептался со мной.
— Как насчет миллиона долларов?
Зак посмотрел на меня через плечо.
— Ну, все, кроме этого. У меня нет миллиона для себя. Я — бедный парень, лишь приживалец в этом доме.
Учитывая, что он, вероятно, зарабатывает раз в восемь больше, чем я, я бы не назвала его бедным. Но если сравнить его с Мешком Денег Виннипега в гостиной, я вижу смысл в его словах.
— Ты видел Ванессу? — донесся голос Эйдена с подножья лестницы.
Как только я открыла рот, чтобы сказать, что я здесь, Тревор ответил:
— С каких пор я слежу за твоей булочкой? — его голос точно не был похож на шепот.
Этот мудак только что назвал меня толстой?
Взгляд Зака встретился с моим, будто он подумал о том же, о чем и я. Я нахмурилась и приложила указательный палец ко рту, чтобы сфокусироваться на подслушивании. По-видимому, я мазохистка, которой нравится делать то, что вызывает во мне гнев и боль.
— Она была здесь секунду назад.
— Я знаю, сейчас не время, но я найду тебе кого-нибудь другого, — произнес этот придурок. — Она сказала тебе, что уходит, так ведь?
Ворчливое согласие Эйдена пронеслось вверх по лестнице.
— Хорошо. Я скоро найду замену. Не волнуйся.
— Я не волнуюсь, — ответил предатель, что слегка оскорбило меня.
— Я переживал, что ты плохо это воспримешь, — признался Тревор, но я была сосредоточена на том, что было сказано, и не заметила намеков, которые он оставлял своим выбором слов.
— Она может делать, что хочет, — ответил Виннипегская Стена холодным тоном, в котором не было ни одной эмоции, что подтверждало — он имел в виду именно то, что сказал.
Что за чертов мудак. Меня хоть кто-то ценит?
— Она все равно мне не нравилась, — продолжил адвокат дьявола.
Мне тоже Тревор не очень нравился, но, черт, разве не было более важных тем для обсуждения, чем говорить обо мне за моей спиной?
Эйден, с другой стороны, ворчал, и оскорбления продолжились...
— Может, я смогу найти тебе кого-то посимпатичнее. Что думаешь? — тон Тревора повеселел от его шутки.
Я ждала. И подождала еще немного, чтобы Эйден сказал ему заткнуться и заняться своей работой.
Но я ждала напрасно. Он не произнес ни слова.
И все, что я сделала для Эйдена...
Все...
Он позволит Тревору говорить такое обо мне? То есть, я полагала, что порядочный человек этого не позволит. Я никому не позволяла отзываться плохо об Эйдене, если это не мы с Заком сплетничали, но я поняла, что у нас есть на это право, так как он его сосед, а я его лакей.
Но весь разговор — этот момент — ощущался как предательство на самом высоком уровне.
Одно дело, что я его работник, но разве его совсем не заботит, что я ухожу? И, самое главное, он позволяет этому мудаку говорить обо мне? О том, как я выгляжу? Я никогда не появлялась на работе в неопрятном виде. Мои прямые, каштановые волосы, как правило, всегда хорошо выглядели, потому что я мало что с ними делала, и чаще всего они спадали мне на плечи.
Я красилась и старалась хорошо одеваться. Я не красавица, но и страшной тоже не была — ну, по крайней мере, я так не думала. И, конечно, у меня не нулевой размер, или третий, или пятый. Но Тревор, мать его, издевается надо мной? Надо мной? Чертова булочка?