Монтенегро разсказалъ послѣднія приключенія этихъ влюбленныхъ, встревожившихъ городъ. Хересъ казался имъ слишкомъ тѣснымъ для ихъ счастья, и они отправлялись на мызы и въ ближайшія отъ города мѣстечки, добираясь до Кадикса, со всей свитой пѣвцовъ и головорѣзовъ, всегда сопровождавшихъ Луиса Дюпона. За нѣсколько дней передъ тѣмъ они отпраздновали въ Санлукарѣ де-Баррамеда шумный пиръ, въ концѣ котораго Маркезита и ея любовникъ, напоивъ папскаго камерарія, окарнали ему всю голову ножницами. Сеньоры въ Сіrculo Caballisto весело хохотали, комментируя подвиги этой парочки. У донъ-Луиса нѣтъ соперника въ кутежахъ! И что за удалая женщина Маркезита!..
И двое любовниковъ, проводившіе время въ безпрерывномъ пьянствѣ, которое, едва оно улетучивалось, возобновлялось снова, точно они боялись потерять иллюзію увидавъ другъ друга безъ обманнаго веселія вина, устрѣмлялисъ съ мѣста на мѣсто, какъ ураганъ скандала, среди рукоплесканій молодежи и негодованія семей.
Сальватьерра слушалъ своего ученика съ ироническими жестами. Луисъ Дюпонъ интересовалъ его. Это былъ яркій экземпляръ праздной молодежи, владѣтелей всей страны.
He успѣли еще Сальватьерра и Ферминъ дойти до первыхъ домовъ Хереса, какъ экипажъ Дюпона, мчавшійся съ головокружительной быстротой несшихся безумнымъ бѣгомъ лошадей, уже очутился въ Матансуэлѣ.
Дворовыя собаки неистово залаяли, услыхавъ все болѣе приближавшійся лошадиный топотъ, сопровождаемый криками, бренчаніемъ гитары и протяжнымъ, заунывнымъ пѣніемъ.
— Къ намъ ѣдетъ хозяинъ, — сказалъ Сарандилья. — Это не можеть бытъ никто, кромѣ него.
И позвавъ надсмотрщика, они оба вышли къ воротамъ, чтобы при свѣтѣ луны увидѣть въѣздъ шумнаго экипажа.
Однимъ прыжкомъ соскочила съ козелъ граціозная Маркезита, и понемногу была выгружена изъ экипажа и вся свита Луиса. Сеньорито передалъ вожжи Сарандильѣ, предварительно снабдивъ его разными указаніями, какъ лучше присмотрѣть за лошадьми.
Рафаэль выступилъ впередъ, снявъ шляпу.
— Это ты, милый человѣкъ? — сказала Маркезита очень развязно. — Ты съ каждымъ днемъ хорошѣешь… He имѣй я желанія не доставлять непріятности Маріи де-ла-Лусъ… мы съ тобой въ одинъ прекрасный день провели бы вотъ этого…
Но этотъ, или иными словаий, Луисъ, смѣялся надъ безстыдствомъ своей двоюродной сестры, и ни мало не оскорбился молчаливымъ сравненіемъ, которое, повидимому, дѣлали глаза Лолы, окинувъ взглядомъ его изношенное тѣло веселаго жуира и крѣпкое сложеніе надзирателя на мызѣ.
Сеньорито сталъ дѣлать смотръ своей свитѣ. Никто не потерялся по дорогѣ, всѣ оказались на лицо: Моньотьесо, — извѣстная пѣвица и ея сестра, ихъ сеньоръ отецъ, ветеранъ классическихъ танцевъ, подъ каблуками котораго гремѣли половицы всѣхъ кафешантановъ Испаніи, трое протеже Луиса, серьезные, съ сдвинутыми бровями, упирающіеся въ бокъ рукой, опустивъ глаза, словно они не смѣли взглянуть другъ на друга чтобы не вселить страха другъ въ друга; и въ заключеніе полнолицый человѣкъ съ густой бородой и бакенбардами, державшій подъ мышкой гитару.
— Вотъ взгляни, — сказалъ сеньорито своему надсмотрщику, указывая на гитариста. — Это сеньоръ Пакорро, или иначе «Орелъ», первый музыкантъ въ мірѣ и мой другъ.
А такъ какъ надсмотрщикъ остался стоять, удивленно разсматривая это необычайное существо, имя котораго онъ никогда не слышалъ, музыкантъ церемонно поклонился ему, какъ свѣтскій франть, хорошо знакомый съ общепринятыми формулами.
— Цѣлую вашу руку…
И не добавивъ болѣе ни слова, онъ вошелъ въ домъ вслѣдъ за остальными пріѣзжими, предводительствуемыми Маркезитой.
Жена Сарандильи и Рафаэль съ помощью пріѣзжихъ привели въ порядокъ комнаты хозяевъ. Два чадящіе кинкета освѣтили большую залу съ выбѣленными стѣнами, украшенными нѣсколькими хромолитографіями святыхъ. Гости Луиса, лѣниво согнувъ спины, вытащили изъ корзинъ и ящиковъ привезенные въ экипажѣ съѣстане припасы.
Столъ покрылся бутылками, наполненными прозрачной влагой, однѣ коричневаго, другія золотистаго цвѣта. Жена Сарандильи направилась въ кухню, сопровождаемая всѣми пріѣхавшими женщинами, въ то время какъ сеньорито разспрашивалъ надсмотрщика относительно поденщиковъ.
Пока никого изъ нихъ не было на мызѣ. Въ виду того, что день былъ субботній, полевые работники ушли домой въ горы. Оставались лишь только цыгане и толпа дѣвушекъ, пришедшихъ полоть, довѣренныя надзору ихъ manijeros[7].
Хозяинъ выслушалъ эти сообщенія съ довольнымъ видомъ. Ему было не по душѣ развлекаться на глазахъ у поденщиковъ, — людей завистливыхъ, жестокосердыхъ, бѣсившихся, глядя на чужое веселье и распространявщихъ потомъ самые невозможные слухи. Онъ любилъ веселиться у себя на мызѣ во всю ширь. Развѣ онъ не хозяинъ?.. И перескакивая отъ одной мысли къ другой съ несвязной быстротой, онъ напустился на сопровождавшихъ его. Что дѣлаютъ они тутъ разсѣвшись, не выпивая, не разговаривая, точно бодрствуя надъ какимъ-нибудъ мертвымъ тѣломъ?
— Посмотримъ, каково искусство этихъ золотыхъ ручекъ, маэстро, — сказалъ онъ музыканту, который съ гитарой на колѣняхъ и глазами, устремленными въ потолокъ, тихонько перебиралъ струны.
Маэстро Орелъ, послѣ того, какъ онъ нѣсколько разъ прокашлялся, заигралъ бурные аккорды. Одинъ изъ свитскихъ дона Луиса раскупорилъ бутылки, розлилъ вино по стаканамъ и сталъ разноситъ присутствующимъ хрустальные бокалы, наполненные золотистой жидкостью и увѣнчанные бѣлой пѣной.
Женщины, привлеченныя звуками гатары, прибѣжали изъ кухни.
— Иди сюда, Моньотьесо, — крикнулъ сеньорито.
И пѣвица послѣшила запѣть сильнымъ и пронзительнымъ голосомъ, который гремѣлъ по залѣ, вызывая смятеніе на всей мызѣ.
Почтенный отецъ Моньотьесо, въ качествѣ человѣка, знавшаго свои обязанности, вывелъ, не ожидая приглашенія, другую свою дочь на середину залы и принялся танцовать съ нею.
Рафаэль благоразумно удалился послѣ того, какъ выпилъ два бокала вина. Онъ не хотѣлъ, чтобы присутствіе его было помѣхой празднеству. Кромѣ того, онъ рѣшилъ сдѣлать осмотръ мызѣ, прежде чѣмъ на землю спустится ночь, опасаясь, чтобы хозяину не вздумалось бы, руководясь пьянымъ капризомъ, заглянуть повсюду.
Ha дворѣ онъ наткнулся на Алкапаррона, который, привлеченный шумомъ празднества, искалъ удобнаго случая, чтобы со своей навязчивостью паразита, пробраться въ залъ. Надсмотрщикъ погрозилъ ему палочными ударами, если онъ тотчасъ же не вернется въ людскую.
— Уходи, бездѣлъникъ, эти сеньоры ни мало не желаютъ имѣть дѣло съ цыганомъ.
Алкапарронъ удалился со смиреніемъ на лицѣ, но рѣшилъ опять вернутъся, лишь только исчезнетъ изъ виду Сеньоръ Рафаэлъ, который вошелъ въ конюшню, чтобы посмотрѣть, хорошо ли прибраны лошади хозяина.
Когда часъ спустя Рафаэль вернулся въ залъ, гдѣ шелъ кутежъ, онъ увидѣлъ на столѣ множество пустыхъ бутылокъ.
Бывшіе же въ залѣ казались съ виду такими же, какъ и раньше, точно вино было ими вылито на полъ: только лишь музыкантъ громче игралъ на гитарѣ, a остальные хлопали неистово въ ладоши и въ то же время кричали, чтобы подбодритъ стараго танцора. Почтенный отецъ обѣихъ Моньотьесо, открывъ черный и беззубый ротъ и издавая визгливые звуки, двигалъ своими костлявыми бедрами, вбирая въ себя животь, чтобы съ еще большею рельефностью выставитъ противоположную ему часть тѣла. Родныя его дочери выражали громкимъ хохотомъ свое восхищеніе передъ этими его выходками, позорящими старость его.
— Оле, великолѣпно!
Старикъ продолжалъ плясатъ, изображая изъ себя женскую каррикатуру среди непристойныхъ подбадриваіній Маркезиты.
«San Patrisio»[8]!
«Que la puerta se sale del quisio»[9]!
И распѣвая это онъ двигался такимъ образомъ, что казался близкимъ къ тому, чтобы заставить выйти изъ естественныхъ ея предѣловъ частъ спины, въ то время какъ мужчины бросали къ ногамъ его свои шляпы, восхищенные гнусной этой пляской, безчестія женскаго пола.