— Все равно, — решительно проговорила Каллиопа. — Вы можете, конечно, не прислушаться к моему совету, но разговаривать с вампиром лучше не стоит. Он станет просить о милости, умолять поскорее убить его, но страсть остаться бессмертным может возобладать в нем, и тогда он выкинет что-нибудь такое, к чему мы не готовы.
И вот теперь Аматус сидел, время от времени потирая затекшие ноги, и размышлял. Он понимал, что намеков у него — больше, чем достаточно. Он уже несколько раз перебрал в уме всех подозреваемых, и одно имя так и просилось на язык, но произнести его принц не решался. Он как бы знал, кто это, но не позволял себе этого знать.
Не было никого, о ком бы он думал, надеясь, что вампир — это он, но были многие, о ком он думал, надеясь, что это не так.
Вампиры, судя по тому, что было о них написано в старинных книгах, имели разное происхождение. Порой они появлялись вследствие самоубийства, иной раз — вследствие отцовского проклятия, бывало — и из-за дурного расположения звезд, из-за злых дел, а бывало — и потому, что человек склонялся к этому пути. Иногда вампирство и вообще проистекало из неправильного захоронения покойника. Случалось, что жуткий грешник и злодей, успевший уже сгнить в могиле до костей, но при этом при жизни желавший жить вечно и плевавший на тех, кому причинил зло, в действительности, сам того не сознавая, мечтал превратиться в вампира, и почти всегда этой мечты было достаточно для того, чтобы она осуществилась.
В конце одной из таких книг был приведен перечень поступков, которые время от времени превращали людей в вампиров: извращенная похоть, жажда мести, убийство на почве инцеста, смерть от родов в стенах Храма Мертвых, безумная страсть к умершему человеку, желание умереть, приводящее к самому краю могилы, неуемная жажда наслаждений, выражающаяся в пьянстве и дебошах, случайная любовная связь с призраком и еще множество грехов, причем некоторые из них были настолько необычны, что даже трудно было представить, что кто-то на такое способен.
Аматус в который раз в уме пробегал глазами этот перечень. По меньшей мере вампиром не могли быть его отец, Седрик и Родерик, потому что все трое находились этажом ниже с резервным отрядом гвардейцев. Если ударному отряду не удастся уничтожить вампира, хотя бы они увидят, кто это.
И тут что-то темное, похожее на птицу, появилось на фоне окна. Крыльев у вампиров не было, и то, как они умудрялись летать, оставалось загадкой. Но они носили просторную одежду, скрывавшую их уродливые тела. Вот вампир снова пересек балкон, и Аматус разглядел его получше. То была фигура человека, вытянувшегося во весь рост и обернувшегося широким плащом.
Еще один круг по балкону, на сей раз более широкий, и все стало понятно. Вампир не махал крыльями и не летал, но и не ходил по воздуху. Он стоял и при этом передвигался. Его силуэт на фоне окна вырастал на глазах. Кособокий и сэр Джон шагнули к двери и подхватили решетки, увитые чесноком.
Затем последовало несколько крайне неприятных моментов. Принц разглядел босые шипастые ноги вампира под плащом, заканчивающиеся жуткими загнутыми когтями. Затем из-под плаща протянулась рука — огромная и длинная. Ее кисть была вдвое больше лица страшного создания и напоминала лапу какого-то заколдованного и искореженного морского зверя.
Вампир проник в окно бесшумно: его плащ трепетал, но его полы не хлопали. Повеяло запахом старой влажной могилы. Вампир влетел и встал в круге лунного света.
Быстро, беззвучно сэр Джон и Кособокий сомкнули за спиной у вампира увитые чесночными плетями решетки. Свет луны на миг померк, вампир резко обернулся, но было поздно. Он сделал один лишь шаг, и стало ясно, что он не в состоянии приблизиться к чесночному заграждению.
Послышался скрип и звон железа. Сэр Джон сдернул тряпку с фонаря. Свет его после долгого пребывания во мраке показался просто-таки ослепительным.
— Итак, — произнесла закутанная в плащ фигура. — Наконец. Это случилось.
Голос вампира был холоден и еле слышен — почти шепот.
Сэр Джон и Кособокий одновременно бросились к вампиру, схватили его за руки, резко развели их в стороны, рванули злодея назад, ударили его под колени, а он принялся биться и вырываться. Каллиопа сначала скатилась с постели, вскочила и попятилась, но затем кинулась вперед, держа перед собой на вытянутых руках гирлянду из чеснока. Она стремилась загородить вампиру дорогу. С другой стороны подоспел герцог Вассант, и всем вместе удалось швырнуть вампира навзничь на кровать.
Чудовище почти сразу прекратило борьбу. Теперь оно было пригвождено к постели. Кособокий держал вампира за ноги, а сэр Джон и герцог Вассант — за руки. Вампир запрокинул назад укутанную капюшоном голову, словно добровольно отдавался на волю тому, что неизбежно должно было произойти.
Слитгиз-зард протянул руку и сорвал с головы вампира капюшон.
Это была Мортис.
Теперь и сомневаться не приходилось в том, что она — вампирша, и Аматус с изумлением подумал: как же он раньше не догадался, ведь, размышляя о том, что творилось с колдуньей в последние недели, можно было до этого додуматься! Ноги, казалось, сами понесли принца к придворной колдунье. Рука его крепко сжимала палицу и осиновый кол. Каллиопа обошла принца, взяла у него кол и приставила его к середине груди Мортис. Один точный тяжелый удар — и дело сделано.
Глаза Мортис всегда были темными и мрачными, но все же в них теплилась жизнь, а теперь они стали совершенно пустыми.
Принц поднял палицу.
— Как? — Вот и все, о чем он сумел спросить ту, что некогда была его Спутницей.
— Тот вопль, что вы сочли дурным предзнаменованием, был моим предсмертным криком. В тот день я умерла от тоски, ваше высочество. — Прежде Аматусу никогда не доводилось слышать теплоты в голосе Мортис, а вот теперь он чувствовал странную, выстраданную теплоту. Или ему только показалось. Фонарь коптил и мигал, на стенах бешено плясали тени клубов пара, срывавшихся с губ при дыхании.
— От тоски по Голиасу?
— От тоски.
Принц медленно выдохнул.
— Прикончи ее, — распорядился Кособокий.
Аматус размахнулся палицей:
— Мне так жаль…
Вампирша снова заговорила:
— Если бы я смогла испить твоих извинений, я бы иссушила тебя дотла. Либо убей меня, либо отпусти, чтобы я могла напиться крови. Тебе выбирать.
— Я бы исцелил тебя, если бы смог.
— Я мертва. Твое прикосновение помогает только тем, кто еще не умер. Либо обагри моей кровью свою руку, либо дай мне напиться твоей крови.
Одним-единственным точным ударом, размахнувшись палицей изо всех сил, Аматус вогнал осиновый кол в грудь Мортис и, пронзив ее насквозь, пригвоздил к кровати.
Губы вампирши разжались, она испустила леденящий душу вопль. Изо рта вывалился длинный черный язык, а острые, словно клинки, зубы, сжавшись, прикусили его. Вонь, наполнившая комнату, была подобна той, что бывает, если проткнуть долго пролежавшего в реке утопленника.
Но самым ужасным было другое. В какой-то миг тело вампирши вдруг стало прежним телом Мортис, ее рука потянулась к осиновому колу, нежно погладила его, как будто ей хотелось вытащить его из своей груди. А другая рука вытянулась к Аматусу — так, словно колдунья хотела на прощанье сжать его руку.
Недолго думая, принц протянул руку к Мортис, но Каллиопа отбросила его руку. Принц вздрогнул от боли и испуга, оторвал взгляд от колдуньи и посмотрел в глаза девушки. Каллиопа взглядом метала молнии.
— Нельзя! — воскликнула Каллиопа. — У вас же ранена рука! Она может высосать кровь, и тогда…
Мортис испустила дух. Лицо ее при этом не стало спокойным и умиротворенным, как поется в старинных балладах. Нет, в чертах ее застыли ненависть, горечь и более всего — жалость к себе.
Что-то перевернулось в груди у Аматуса. Мир снова переменился, перестал быть таким, как прежде.