— Как я понимаю, у вас картель? — расхохотался Стэнбридж. — Ты портишь девиц, а братец готовит их потом к алтарю? И сколько берет?
— Недёшево, пятьдесят фунтов, но платить приходится не только за удовольствия, но и за глупости тоже. Я, кстати, подумываю брать с него отчисления, не меньше сорока процентов.
— А ты слышал, — поинтересовался Стэнбридж, — что у мисс Хейвуд во время помолвки треснуло зеркало?
— Слыхал, да что с того? Это всё бабские страхи. Филип — недотёпа, он все прекрасно проглотит.
— Но Винсент поумнее, и может догадаться о твоих шалостях с мисс Кассиди.
— Может и догадаться, он разбирается в любви, недаром же его крошка Томазин ни разу за последние пять лет не обеспокоила его последствиями их связи, но едва ли его самого беспокоит чистота невесты. За ней дают пятьдесят тысяч, а с такими деньгами он возьмёт и последнюю лондонскую проститутку, а тут девица и вправду в нужном месте непочатая, хоть и не скажу — непорочная.
— А мой дружок Энтони сходит по ней с ума, — усмехнулся Стэнбридж. — Он откровенно завидует братцу и готов удавить его.
— Это его проблемы. Кстати, я говорил тебе, его кузина чудесно похорошела за эту весну…
— Черити? — уточнил Стэнбридж. — Да, ты был прав, Фрэдди, я пригляделся к ней. И вправду, она весьма хорошенькая стала.
— Где это ты успел приглядеться?
— Утром встретил, пригласил на первые два танца у Кассиди. Она как раз вернулась из Бата.
Крайтон ухмыльнулся.
— Я тоже её видел. Правда, похоже, что девица с норовом, но ничего. Ты попытайся, а я понаблюдаю, — высокомерно усмехнулся он. — Я пока не понял, как к ней лучше подойти. На обычные комплименты она почему-то не ведётся, и взгляд совсем не кроткой овечки. Но мисс Хейвуд рассказывала, что её кузина — откровенная дурочка.
— Не верь, — покачал головой Стэнбридж. — Моя матушка говорит, что Черити — девица с головой, и я больше доверял бы её суждению, чем слушал Вирджинию Хейвуд.
Крайтон высокомерно пожал плечами.
— Пусть так. Вопреки обычному представлению, труднее всего покорить дурочку, на неё ничто не производит впечатления. Но глубину у женщины я ценю только в декольте. А пока нам надо, наверное, навестить Филипа и поздравить с предстоящей свадьбой, — подмигнул Крайтон.
Бокалы давно опустели, друзья поднялись и, расплатившись, вышли.
Уже вечерело, маленькие квадраты горящих окон приоткрывали жизнь горожан, а огни ночных фонарей, тянувшиеся вдоль бульвара длинной вереницей, настраивали на романтический лад. Мириады звёзд в небе поблекли при полной луне, чётче проступили силуэты домов и деревьев, точно покрытые серебристой краской. В траве зазвенели сверчки, на ночную прогулку вышли коты, в реке под мостом от горизонта до самого берега протянулась лунная дорожка и, казалось, сами волны несли свет к берегу.
Крайтон и Стэнбридж подошли к Кассиди Холлу.
— Интересно, что Филип нашёл в Вирджинии?
— Он из тех наивных глупцов, что верят в романтизм и любовь до гроба. Кстати, я не рассказывал? Он как-то нагрянул ко мне неожиданно под вечер, когда в спальне была его сестрица. Сесили оставила на моем столе веер. Так Филип, увидя его, только и спросил, где я нашёл веер его сестры? Я ответил, в парке на скамье, наверное, она его потеряла, а я, дескать, как раз собирался вернуть. И этот остолоп ничего не заподозрил, представляешь?
— Не может быть. Это каким же глупцом надо быть… — покачал головой Стэнбридж.
— Да, а вот его сестрица Сесили совсем другая. Распутна, весьма осторожна и подловата. Настоящая светская леди. Хотя, конечно, я знаю её, может быть, не с лучшей стороны… зато с наиболее интересной, — хохотнул он.
— Неужели девицы все такие? — зевнул Стэнбридж.
— Во все времена моралисты не уставали жаловаться на резкое падение нравов.
— Я не моралист, — отрёкся Остин Стэнбридж.
— Ты — сын моралиста, а это таит в себе известную опасность пойти по папочкиным стопам.
– Да, ну тебя, — отмахнулся Стэнбридж. — Кстати, ты слышал о приехавших племянниках леди Рэнделл?
— Слышал, да что мне за дело до них? Пошли, надо позвать Филипа.
Оба поднялись по ступеням к парадному подъезду и передали лакею, что хотели бы видеть мистера Филипа Кассиди.
Филип через несколько минут спустился к приятелям. Он был рад Остину Стэнбриджу и не очень рад Фредерику Крайтону. Вопреки тому, что думал Крайтон, Филип вовсе не был глупцом, скорее, просто редко имел повод о чём-то задумываться. Однако когда такой повод появлялся, соображал он быстро и чётко.