Тут Флинн перевернул последнюю страницу, где мисс Стивенс приводила письмо графа, и Черити заметила, что весь апломб с кузена вдруг соскочил.
— «Дорогая, день и ночь думаю о тебе… У Дарлингтона, я видел, все увивались вокруг тебя, умоляя одарить их улыбкой, но всем их мольбам не сбыться никогда, ибо рядом, нежно поддерживая тебя, не оглядываясь на этих неудачников, стоял и всегда буду стоять я. Все улыбки твои будут предназначены, я знаю, только мне одному. И в этих улыбках проступит то, что осталось недосказанным между нами. То, что можно только почувствовать, и это чувство, пронзающее душу, оставляющее глубокий след сладостных воспоминаний. Ты — словно сон, в который погружаешься медленно, желая продлить его в вечность. Знай, я полюбил тебя навсегда. Ф. К.»
Дочитав до конца, Селентайн замер с листками в руках, тупо уставившись в угол.
— Вы и теперь будете уверять, кузен, что у меня нет достаточных оснований думать об этом человеке плохо?
Флинн, бледный и растерянный, расстегнул китель, вынул платок и вытер мокрый лоб.
— Это же надо, а? — оторопело пробормотал он, дочитав до конца, — как ужасно…
— Меня всегда несколько удивляла ваша близость с этим человеком, сами вы казались мне человеком разумным и порядочным, — сказала Черити, — и я только неведением вашим об истинной натуре этого человека могла объяснить вашу дружбу.
— Просто кошмар, — раскачиваясь из стороны в сторону, продолжал бормотать Флинн. — Шестая, седьмая…
— Теперь вы согласитесь обсудить мои предположения о Клэверинге, кузен? — спросила Черити, не сильно прислушиваясь к тому, что бубнил Флинн.
Тот же наконец глубоко вздохнул и поднял глаза на Черити.
— Милая кузина, ваши предположения мы обсуждать не будем. Мне крайне неловко признаваться в этом, не говоря уже о понимании того, сколько горя… — Он замялся, но всё же договорил. — Черити, Фрэнсис Клэверинг никогда не писал этого письма. Его написал я.
Глава 23. Склеп Крокхэм
Перед ней предстали тайны чуждой
Немой страны скорбей и слез, где не блеснёт улыбка,
Где спят на ложах мертвецы, где скрюченные корни
Живых сердец запечатлели их земные муки.
Черити в ужасе отступила. Глаза Селентайна Флинна не таили, как обычно, ироничного блеска, в них не было никакой игры или шутовства. Он был явно огорчён и расстроен.
— Вы шутите, мистер Флинн? Или… пытаетесь выгородить Клэверинга?
— И в мыслях того нет, — покачал головой кузен. — Я, правда, попросил бы вас не особенно афишировать услышанное от меня, хоть ваша сдержанность не подвергнется большому испытанию. К Иванову дню все станет известно всем.
Черити только молча озирала кузена, недоумевая, что он собирается сказать ей.
Тот не замедлил с рассказом.
— Мы с Клэверингом всегда были близки, но его сестру я видел лишь урывками — когда она приезжала на вакации из пансиона. Потом, по окончании Оксфорда, Фрэнсис уехал в Европу и взял с собой Сэломи, он считал, что реальная жизнь и свежие впечатления научат её жизни лучше всех пансионов. Она тогда напоминала тощего бельчонка с серыми глазищами, и я часто посмеивался над ней. Но полтора года назад Клэверинги вернулись из Италии, и я ахнул: мисс Клэверинг превратилась в такую красавицу, что я тотчас загорелся желанием жениться.
Черити недоверчиво хмыкнула.
— И что с того? Она же вас едва замечает.
— Очень даже замечает. Если я чего хочу, то добиваюсь своего, — самоуверенно и нахально сказал кузен, по-мальчишески самодовольно улыбаясь. — Сэломи ответила мне взаимностью, но тут произошло несчастье, отодвинувшее мои планы по меньшей мере на год. В результате трагической случайности умер старый граф Клэверинг, лорд Джеймс, Фрэнсис стал шестым графом Клэверингом, дом, как водится, погрузился в траур. Скажу вам честно, я мог бы просто увезти невесту, тем более что имею лицензию, но уважение к Фрэнсису не позволяло так поступить. Короче, они, пока длился траур, побывали в Лондоне, Брайтоне, Париже. Я везде ездил за ними следом — я не мог без Сэломи. Приехал я и в гостиницу Берча, как верно пишет вам мисс Стивенс. Клэверинг относился к моему увлечению с известной долей благожелательности, но настаивал на соблюдении приличий, хоть он несколько по-дурацки их понимает. По его мнению, брак должен быть заключён через несколько месяцев после конца траура. Ну тут уж дудки! На Иванов день я намерен жениться — и всё тут. Но в прошлом сентябре об этом, понятное дело, и речи быть не могло, мы виделись с Сэломи урывками на прогулках и в обществе, и, разумеется, я писал ей письма — иногда по три в день.