По-своему толкует, всюду эхо
И зеркало искать себе готовый,
И делает игрушкой мысль.
С. Кольридж "Полуночный мороз"
-Когда от дерзких насмешек над твердолобостью тори незаметно переходишь к язвительным подтруниваниям над новомодными идейками либералов, это обычно означает, что тебе перевалило за пятьдесят, - миссис Флинн, тяжело опираясь на руку Черити, медленно встала из-за стола. - Вчера, когда мы прогуливались по городу, я вдруг заметила, как молодо выглядят полисмены. Совсем мальчишки. И один на Йорк-стрит имел наглость назвать меня "старой перечницей", помнишь? Как это выходит? Едва ты в этой жизни наберёшься ума, как тебя уже кличут старухой.
Черити улыбнулась, но сочла нужным поправить тётю:
- Он назвал вас "почтенной леди", тётушка Марджери.
- А это, что, не одно и то же? - риторически вопросила Марджери Флинн. - Чувствую, однако, что путной старухи из меня не выйдет. Чем старше становлюсь, тем меньше верю в мудрость возраста. Старость, оказывается, вовсе не защита от сумасбродств, - миссис Флинн позвонила и потребовала мороженого.
Черити рассмеялась и покачала головой, но не стала спорить, уже привыкнув к своеобразному юмору тёти. Впрочем, кроме юмора, тётушка обладала и немалым знанием жизни, и в делах житейских, как заметила Черити, её практически невозможно было провести.
Сразу по приезде, едва лакей внёс сундучок Черити через порог, а горничная помогла девушке снять пальто, тётушка Марджери язвительно осведомилась:
- Что, моя дорогая племянница Вирджиния не нашла нужным навестить меня?
- Она сильно простудилась и ... - поспешно начала было Черити.
- ...и потому решила поехать в Лондон с подругой, наказав сказать мне, что слегла в горячке, - с усмешкой кивнула миссис Флинн. - В принципе, я понимаю её. Эгоизм изворотлив, как хамелеон, он делит людей на тех, кто, войдя к вам в гостиную, восклицают: "Кого я вижу!", и на тех, кто говорит: "А вот и я!" В прошлый мой приезд Джин полчаса рассказывала о своих светских успехах, а потом заявила: "Но довольно обо мне, поговорим же о вас. Как вам нравится, тётушка, моё новое платье?" Кого воспитала Дороти, убей, не пойму.
Черити смутилась и не знала, что ответить, тем более что миссис Флинн нарисовала слишком точную картину случившегося. Именно так всё и было. Спустя месяц после Рождества к ним в Солсбери с нарочным прибыло печальное известие от тётушки Марджи. Она серьёзно повредила руку и просила свою сестрицу, леди Дороти Хейвуд, отпустить к ней в Бат её дочь Вирджинию, чтобы та скрасила ей одинокие вечера в болезни. Сама миссис Флинн не имела дочерей - только сына, армейского полковника.
Но кузина Джин ехать не хотела, решив от чего-то провести зиму с Сесили Кассиди в Лондоне. И тогда леди Дороти решила отправить в Бат дочь их с Марджи покойной сестры Эмили - Черити, которая уже семь лет жила в семье Хейвудов. Черити охотно согласилась, не смея поверить, что ей доведётся побывать в этом роскошном городе великосветских повес, праздной роскоши и изящных туалетов.
Впрочем, тётушка Марджери не только изумила Черити умом и прозорливостью, но и порадовала добротой, заметив за ужином, едва Черри отдохнула с дороги, что она становится похожа на мать. Черити понимала, что это неправда: у неё были недурные "глаза фейри", разливавшиеся по радужке синей зеленью нефрита. Но, кроме них, никакого сходства... Бледная тощая дурнушка с длинной шеей и бесцветными губами - что общего в ней матерью, признанной красавицей?
Однако добрые слова тётушки Черити оценила и по приезде постаралась облегчить ей бремя болезни, Вечерами она читала миссис Флинн, а днём писала за неё письма и играла в вист. Черити была хорошим партнёром и, когда приходили подруги тёти, старалась не ударить в грязь лицом. Тётушка выздоравливала медленно, однако уже через три недели ей полегчало настолько, что она начала выезжать в свет, а спустя ещё две недели поправилась окончательно.
Черити уже хотела уехать. Однако тётка просила её подождать до Пасхи: она устраивала у себя званый обед, и считала, что помощь племянницы может понадобиться. И именно на этом обеде Черити познакомилась с мисс Флорой Стивенс, дочерью подруги миссис Флинн, и девицы весьма понравились друг другу.
Дома, в Солсбери, с кузиной Вирджинией дружбы у Черити так и не случилось. Хоть они с Вирджинией и мисс Сесили Кассиди много времени проводили вместе, её мнение никогда не спрашивали, а попытки вмешаться в разговор небрежно обрывали. Вначале Черити думала, что она не в состоянии сказать ничего интересного своим образованным и умным подругам, и стала больше читать, но потом услышала, как Джин и Сесили за глаза называли её уродиной и нищенкой. Это было правдой. После смерти матери у неё оставалось только две тысячи фунтов, и красавицей она, конечно, не была.
Черити от обиды долго плакала по ночам. Но что поделать? Она могла стать образованнее, но не красивей и не богаче. Черити ушла в себя, начав находить собеседников только в книгах. Пренебрежение подруг научило её считать каждый шиллинг: она понимала, что ей предстояло жить на сто фунтов в год.
После Сесили и Джин почему-то рассорились, однако в конце ноября, когда стало очевидно, что мисс Хейвуд вот-вот будет помолвлена с братом Сесили и станет миссис Кассиди, они стали снова проводить много времени вместе, и тут Черити неожиданно заметила, что общество кузины и её подруги ей самой не очень-то и по душе. Девицы либо говорили о пустяках, либо - осуждали всех подряд, но стоило войти в комнату леди Дороти - превращались в скромных и кротких ангелов.
Черити не нравилось лицемерие Вирджинии, она знала, что за её спиной и о ней скажут гадости, и под любыми предлогами уходила то в лавку за лентами, то проехаться по окрестностям, то прогуляться в парке. Когда зимние холода и снегопады стали препятствовать прогулкам, и ей волей-неволей приходилось коротать вечера в гостиной, она томилась непонятной тоской, на задаваемые ей двумя светскими красавицами вопросы отвечала невпопад, и тем лишь упрочила свою репутацию глупышки. Правда, теперь её это совсем не трогало.
Впрочем, Черити не решалась осуждать Вирджинию, ловя порой себя на том, что мало понимает кузину. Временами в Джин проступало что-то такое, чего Черити просто не умела назвать. При этом без мисс Сесили отношение к ней Вирджинии было иным - почти дружеским, хоть и покровительственным.
Мисс Флора Стивенс была полной противоположностью Вирджинии Хейвуд. Её лицо не поражало красотой, но голубые умные и серьёзные глаза очень её красили. Черити она понравилась ещё и потому, что напомнила изображение на старой шкатулке, доставшейся ей от покойной матери: юная девушка стояла у двери, уже надев шляпку, и смотрела в окно, размышляя, брать ли зонт. Мисс Стивенс походила на эту девушку и милым личиком, и тем задумчивым, чуть рассеянным выражением, что часто свойственно натурам, одарённым истинной добротой.
Они на полчаса, остававшиеся до приезда гостей, уединились у камина, и приятная мягкая речь и ненавязчивые вопросы мисс Флоры заставили Черити разговориться, хоть сама она считала, что в её жизни ничего интересного нет.
- Так значит, вы потеряли отца и мать? Как это тяжело...
Черити быстро покачала головой: она не любила жалеть себя. Горе не демонстрирует своих язв, унижение не пересчитывает обид.
- Да, я сирота, но у меня много родни, - оживлённо проговорила она. - И тётушка Марджери, и её сын полковник Селентайн, хоть я видела его только в детстве. Я живу у тётушки Дороти Хейвуд, когда матушка умерла, сэр Тимоти Хейвуд, он баронет, взял меня к себе в дом.
- О, баронет? Он из джентри?
-Нет, - Черити чуть замялась, - он просто купил поместье Кингсбери Холл, а разбогател на торговле антиквариатом.