Его сын Филип был не столь расчётлив и прозорлив, как отец, он предпочёл белокурую красавицу Вирджинию Хейвуд рыженькой длинноносой Лизбет по соображениям чисто эстетическим.
Всё это объясняло и яд в голосе Лизбет, и её злорадство. Однако, преподробно обсудив всевозможные беды, должные обрушиться на семейку Хейвудов и выскочку Вирджинию, Лизбет Марвелл сменила тему.
- А вы слышали о гостях миссис Рэнделл?
Черити, до того с тоской глядевшая в окно, сразу повернулась к Лизбет и навострила уши.
- Вы их видели? - нетерпеливо спросила она.
Лизбет улыбнулась, и на её лице с хитрыми зелёными глазами проступило лисье выражение.
- Я - нет, - педантично уточнила она, - но наша Роза сегодня была на кухне в Фортесонхилле. Так кухарка, миссис Вульф, сказала, что племянник миссис Рэнделл - настоящий джентльмен, а не парвеню, купивший чужое поместье, разжирев на торговле. А молодая леди - писаная красавица, великолепно образована и совсем не из тех, кто не может запомнить и страницы из учебника истории и до сих пор путает Ричарда III и Генриха VIII.
Черити поняла, что эти камешки летели в огород Хейвудов, а последнее замечание касалось Вирджинии, и вправду, не слишком преуспевавшей в пансионе, но сейчас это её не волновало.
- А миссис Вульф не сказала, как зовут молодую леди? И мистера Клэверинга? - Черити, затаив дыхание, ждала ответа.
- Нет, - с пикантной улыбкой ответила мисс Марвелл, - зато она обронила, что они долго жили во Франции и Италии, а теперь решили обосноваться на родине. У мистера Клэверинга - свой капитал в двести восемьдесят тысяч, сестра его имеет восемьдесят тысяч приданого, - при этих словах глаза Лизбет блеснули, - а так как им предстоит унаследовать и Фортесонхилл, то кое-кто, как мне кажется, пожалеет, что поторопился.
Черити растерялась. Её ограниченные средства научили её считать ещё в отрочестве. Двести восемьдесят тысяч фунтов давали четырнадцать тысяч годовых - деньги настолько большие, что Черити, привыкнув мыслить не фунтами, а шиллингами и пенсами, просто опешила. Приданое мисс Клэверинг давало четыре тысячи годовых - это тоже целое состояние, за Вирджинией мистер Хейвуд мог дать только тридцать. И Черити не могла не понять, что появление в городе столь богатых людей, если они пожелают осесть здесь, а не в Лондоне, изменит планы весьма многих, тут Лизбет, что и говорить, была права.
Черити вспомнила, каким дорогим было в Бате платье мисс Клэверинг и её жемчуга, как сверкали бриллиантовые запонки мистера Клэверинга и его платиновый портсигар, припомнила, что леди Изабелл Кассиди сказала об экипаже приезжих, и на сердце её потяжелело. Те явно были богачами. Неужели это те же самые Клэверинги?
Она поднялась и начала прощаться. От дома священника через церковный двор вышла к притоку реки, окаймлённому ивами и камышовыми зарослями, где монахи прошлых веков возводили часовни и устраивали приюты отшельников. Она миновала Эйвон через мост, собираясь прогуляться, но когда высокие вязы и трепещущие на ветру кусты ольхи скрыли приходскую церквушку, до неё вдруг донеслось, заставив вздрогнуть, полнозвучное грохотание органа, сопровождаемое голосами сельских певчих. Звуки, казалось, вобрали в себя росу с тысячи мягких пастбищ, они наполняли долину, словно туман, и лились в бесконечном пении, погружая в странное оцепенение, заглушая все тревоги.
Тут ей навстречу выехал джентльмен на породистом гунтере. Черити стояла, задумавшись, и опомнилась только, когда всадник спешился и окликнул её. Она узнала Остина Стэнбриджа, сына священника.
Миссис Кассандра всегда говорила, что её сын живёт "сам по себе", а Хейвуды считали его эгоистом. Но Черити Остин Стэнбридж, темноволосый, с насмешливыми карими глазами, казался в Солсбери одной из немногих "живых душ" и из всех молодых людей в округе нравился ей больше всех, хоть он, разумеется, считал её глупой малышкой и никогда не принимал всерьёз.
Сейчас, к её немалому удивлению, он тоже неожиданно проговорил:
-А я и не узнал тебя сразу, Черри, ты так выросла и разрумянилась. Ты от родителей?
Черити молча кивнула.
- Чей там экипаж у наших дверей?
Он увидел его с холма, поняла Черити.
- Это Марвеллы.
Остин усмехнулся.
- Наверняка судачат о помолвке красавицы Джин и о разбитом зеркале?
Черити на мгновение удивилась, но тут же поняла, что Остин, конечно же, знает об этом от своего приятеля Энтони Хейвуда.
- Да, ей предрекли семь лет несчастий.
- Зеркало треснуло само или она ударила его? - спросил он со своей обычной участливой улыбкой.
- Это было при мне, - живо откликнулась Черити. - И, насколько я видела, к зеркальцу никто не прикасался. Вирджиния рассматривала себя в диадеме, которую ей подарила миссис Кассиди, потом положила зеркало рядом с собой. Все вздрогнули, когда раздался треск. Джин была очень огорчена. А ты веришь в приметы, Остин?
Стэнбридж бросил на неё рассеянный взгляд.
- В приметы? Нет, не верю, но я предсказал бы несчастье бедняжке Джин с той же степенью вероятности, с какой сказал бы, что завтра утром рассветёт. И зеркало тут ни при чём.
Черити изумилась.
- Господи, Остин, что ты говоришь? Почему?
-Есть вещи, которые глупо говорить вслух, - усмехнулся Остин и подмигнул ей, - особенно когда твой собеседник знает всё не хуже тебя. Мне, кстати, всегда было интересно, не надоедала ли Бонапарту буква N, изображённая повсюду во всей Франции? Говорят, он любил использовать свои инициалы даже на промокательной бумаге. А ведь, кажется, был неглупым человеком.
Черити смутилась. Она сама тоже жила, и довольно давно, "сама по себе": много лет только и делала, что размышляла. У неё не было иного дела, как кроить ткани, погружаться в чтение мудрых книг, глядеть в небо или бродить по каменистому берегу реки. Она ничего не хотела и смутно понимала: пока человек доволен собою и тем, что ему отпущено, все идёт прекрасно. Как только он берётся играть не свою роль на сцене жизни или стремится убедить других думать о нём больше, чем они думают о себе, он не найдёт ничего, кроме досады и разочарования.
Вирджиния была совсем другой. Она не распоряжалась ни своим временем, ни мыслями, ни чувствами, давно утратив простодушие и поставив перед собой кривое зеркало, дабы восхищаться только собой и собственными притязаниями. Ничто не удовлетворяло Джин, кроме отражения в зеркале и повторения её имени в обществе.
Но что имел в виду Остин? Что подобные черты характера исключают возможность счастья? Но почему? Джин красива и богата, и достаточно найти человека, который бы восхищался ею - разве Вирджинии этого мало для счастья? Филип ею восхищался. Но, может быть, Остин имеет в виду своего приятеля Фредерика Крайтона? Остин, безусловно, знал, что Вирджиния сходила по нему с ума, и понимает, что она не любит Филипа Кассиди.
Но Черити сочла эту тему слишком скользкой для обсуждения, потому что в словах Остина ей почудился и ещё один смысл: он точно намекал, что она и сама все прекрасно понимает, тем самым говоря, что не считает её дурочкой, но с чего бы? С чего ему думать, что она может что-то понимать? Впрочем, что толку размышлять об этом?
Черити заговорила о другом.
- А ты слышал о гостях леди Рэнделл? - спросила она.
Остин кивнул.
- Да, я встретил Фокса, её грума, он сказал, что племянники - дети родного брата леди Хэрриет. Фокс говорит, что молодой господин прекрасно держится в седле, да и сестрица его сиятельства ему не уступит.
Черри нахмурилась.
- Его сиятельства? Клэверинг - граф?
- Да.
Лицо Черити чуть просветлело. Она помнила, что в Бате Клэверингов представляли без всякого титула, просто мистер и мисс Фрэнсис и Сэломи Клэверинг. Значит, это не они, с облегчением подумала она.
- Хорошо, - сказала она, и пошла было по дорожке вдоль берега, но Остин окликнул её.