Миссис Дад, жена зеленщика, предупреждала меня о католиках, протестующих против подобных собраний, но эти молодые люди выглядели гораздо опаснее. У них был праведный вид мужчин, приготовившихся к насилию. И они шли прямо на меня. Я посмотрела в сторону выхода: далековато, но я смогу пробиться наружу, если потребуется. Не хотелось бы застрять посреди бойни, которая, несомненно, может начаться в любой момент. Мальчики брали свою жизнь в свои руки. Они понятия не имели ни как именно сестра Эме контролирует своих людей, ни на что эти люди способны ради её защиты.
Их лидер, темноволосый розовощекий мальчишка, поднял руку, указал на сестру Эме, и выкрикнул: «Шлюха!» Остальные юнцы подхватили этот боевой клич и замахали самодельным оружием — узловатыми дубинками, кустарными кастетами, ботинками, кулаками. Толпа попятилась, толкнув меня в объятья худого старика с узким лицом банкира.
Сестра Эме стояла, сияя от пота и ореола своей страсти как фарфоровая статуя, и с расстроенным видом глядела на них. Несколько человек просочилось к выходу; в воздухе витал дух любопытства и ожидания. Огорченный слабой реакцией, один из мальчишек врезал дубинкой по ребрам фермера, который приехал помолиться за свою дочь; старик с криком рухнул. Я осталась на месте, не собираясь бежать, но твёрдо уверенная, что увижу крушение недавнего великолепия. Пророки были хрупкими созданиями; они появлялись и исчезали в тот же день.
А затем сестра Эме произнесла холодным ясным голосом, донёсшимся до каждого уха:
— Встаньте на колени и молитесь, братья и сестры. Встаньте на колени и молитесь, чтобы наши беды исчезли.
Я осталась стоять, ждать, смотреть на её лицо. Рядом со мной плачущая мать сжала фотографию сына и с трудом опустилась на землю. Позади звучал шелест ткани и скрип протестующих суставов.
Вся толпа в едином порыве преклонила колени. Я опустилась одной из последних и молитвенно сложила руки, чуть повернув голову так, чтобы краем глаза наблюдать за реакцией хулиганов.
Они единственные остались на ногах и их это определённо нервировало. Они вертелись волчком, выискивая, с кем бы подраться. Дальний справа мальчишка с воплем ярости обрушил свою дубинку на голову женщины средних лет. Она упала рядом с пожилым мужчиной в пошитом на заказ костюме. Парень разбил ему лицо, пнул, снова ударил женщину, затем молодую девушку. Никто не поднялся, чтобы дать сдачи. Он яростно заорал: «Трусы, трусы, трусы!», и тяжело дыша, замер посреди созданного им хаоса.
Сестра Эме закрыла глаза и начала танцевать. Я повернулась к ней, застигнутая врасплох, неспособная оторвать взгляд. Её бедра медленно покачивались, плечи выписывали кривые, руки взмыли вверх и понесли движение к небу. Это было завораживающе, пугающе чувственно, как будто её тело подчинялось иной силе. Она начала медленно поворачиваться, следуя за ритмом слышимой лишь ей одной мелодии.
Её мучители застыли столбом с широко распахнутыми глазами и выпустили из пальцев позабытое оружие. Мы все были в её власти, пойманные в ловушку извивами её тела, изгибами её бёдер, медленным кружением её ног. Я закрыла глаза, но всё равно видела её, слышала её, чувствовала, как она движется.
Впервые за сотню лет или больше я сделала вдох. Она прикоснулась к чему-то внутри меня, чему-то пугающе сильному: к сплавленным воедино любви, смерти, желанию и боли, к тёмному вину веры моей юности, когда мы умирали тысячами и целовали убивающие нас ножи.
Она раскрыла секрет экстаза. Я так давно не была настолько близка к свету; так давно не ощущала его жар, не слышала эхо Его голоса. Это было одновременно болезненно, великолепно и ужасающе. Я так долго удерживала себя под контролем, а сейчас она предложила — нет, потребовала — чтобы я сдалась ей на милость.
Кто-то закричал, и я поняла, что тоже кричу, потерявшись в ярком видении, обострённом страхом падения. Она оказалась около фортепьяно, и, не останавливая танца, дотянулась до клавиш, издав несколько аккордов, хаотичных и интенсивных, словно гроза из музыки, криков и молитв. Она продолжала молотить по фортепьяно, словно наказывая его, а мы все танцевали под странный волшебный ритм её песни. Кто-то коснулся моей руки, легко, словно пёрышко, и сделанный мной вдох чуть не взорвал меня изнутри. Я дрожала всем телом, на грани обморока. Близко, так близко…