— Все так печально! — воскликнула Ласаль.
— Да, он хотел сделать Чили супердержавой в Испанской Америке, но ему не дали.
— Хорошо, а при чем здесь подвалы?
— Да, из-за противостояния Бальмаседы и парламента началась гражданская война, она длилась восемь месяцев.
— Ну, а подвалы-то здесь при чем?
— Ах, да, чилийских солдат прятали в погребах «Конча и Торо», а чтобы никто туда не совал носа, придумали эту историю с дьяволом.
— И что?
— Рано или поздно солдаты выходили из подвалов здоровыми, и люди начали говорить, что каждый выходящий из этих подвалов живым продал свою душу дьяволу.
— А где эти подвалы?
— В долине Курико, здесь, где мы с вами стоим. Так вот солдат лечили вином, ну конечно, легко раненных, промывали раны, восстанавливали силы.
— Это что, прямо в больнице?
— Молодой человек, никаких больниц не было, бинты и вино — вот и все средства.
— Не может быть.
— Почему, конечно, может, еще во времена Бернандо О'Хиггинса солдат освободительной армии лечили вином.
— Это когда было-то?
— Во времена борьбы за независимость от Испании.
— Очень интересно, расскажите нам подробнее, — сказала Ласаль.
— Хорошо. Наша страна одна из первой освободилась от колониальной зависимости Испании. Позднее одна за другой страны Латинской Америки отвоевывали себе независимость. И вот в 1819 году предводитель всех революций на континенте Симон Боливар объявил о создании государства Колумбия.
— Колумбия?
— Да, он так называл все страны Латинской Америки, весь континент.
— Что это значит?
— Боливар мечтал создать из всего континента Соединенные Штаты Латинской Америки, сначала у него все получалось. Он объединил Эквадор, Венесуэлу и Колумбию в единое государство.
— В какое?
— Современные историки дали ей название — «Великая Колумбия».
— Великая Колумбия?
— Да, но это только для того чтобы не путать с современной Колумбией, сам Боливар до такого пафосного названия не дошел.
— Правда, как-то очень вызывающе.
— Да, Боливар хотел объединить всю Испанскую Америку в одно государство и назвать его — Соединенные Штаты Южной Америки. Боливар, воодушевленный объединением трех стран, хотел вовлечь в союз весь континент.
— Вы сказали «Испанскую Америку».
— Да, раньше ее именно так и называли.
— А как же название «Латинская Америка»?
— Это название придумал племянник Наполеона Бонапарта, Наполеон Третий. Он решил завоевать для себя Южную Америку и назвал ее «Латинской».
— Хорошо, а что наша страна? — спросила Ласаль.
— Чили отказалась войти в союз: мы одними из первых завоевали независимость и тут же входить в какой-то союз было не в наших интересах. Страна стала независимым государством в 1812 году, а Боливар пытался создать Латинские штаты только в 1819 году.
— И что, у него получилось?
— Да, он объединил почти треть континента и помог нескольким странам разбить испанцев. Соединенная Латинская Америка продержалась немногим больше десяти лет. В 1830 году Боливар сам отказался от поста Президента, понимая, что его мечта о Соединенных Штатах Южной Америки — утопия.
— Утопия?
— Все кончилось через год после его отставки, все страны стали самостоятельными.
— Очень интересно.
— Конечно, прошлое таит много тайн, ну да ладно, я вас заговорил.
— Спасибо вам большое.
— Не за что, тут рядом живет наш старый винодел, он знает больше моего.
— Да, спасибо, обязательно найдем его.
— Ласаль, пошли, мы здесь только теряем время.
— Старый Валтасар все знает.
— Стой, — Макса, словно опять пронзили мечом в сердце, как в том странном сне.
— Что с тобой?
— Кто такой этот Валтасар?
— Да он знает все о подвалах.
— Спасибо Вам, — сказал Макс.
— Да вы меня уже поблагодарили.
— Нет, спасибо вам еще раз. Пошли, мы должны найти Валтасара.
— Макс, уже вечер, давай завтра.
— Нет, сегодня, мы должны найти его сегодня.
— Зачем?
— Там в записке отца сказано, что Валтасар оберегает Слезы Христа в Подвалах Дьявола.
— И что это значит?
— Найдем его, узнаем.
— Но только завтра, Макси, уже почти сумерки, и я хочу…
— Хорошо, завтра.
На следующий день Ласаль и Макс снова оказались на винодельне.
— Да, все хорошо, только бы еще этого Валтасара найти.
— Да, а спросить вчера ты не догадался.
— Ну, ты же понимаешь, как я был вчера перевозбужден.
— Да, я заметила.