Люси надеялась и даже молилась о том, чтобы импульсивные признания сестры оказались просто результатом возбуждения и выпитого вина и чтобы при отрезвляющем свете дня она одумалась. До отплытия оставался ровно месяц. Ах, если бы Адди могла сохранить до тех пор спокойное, здравое расположение духа!
Но оказалось, что это всего лишь затишье перед бурей. Затишье, длившееся целые три недели.
Дом пребывал в состоянии постоянной суматохи: спешно дошивались платья и доделывались шляпы, надо было упаковывать коробки, решать, какие подарки привезти английским теткам, двоюродным братьям и сестрам. Люси начала вздыхать при мысли о разлуке с Эразмом. У него была очаровательная привычка при ее появлении свешиваться вниз, уцепившись одной лапой за верхнюю жердочку. С другими людьми он бывал нередко груб, а то и вовсе молчал, но на ее приветствие: «С добрым утром, Эразм!» — неизменно отвечал: «С добрым утром, Эразм», — мягким и ласковым тоном, неотличимым от ее собственного. Будет ли он по прошествии целого года помнить свои шутки?
Аделаида гораздо больше тревожилась за Разбойника, хотя волноваться ей было незачем. Джемми будет регулярно давать ее коню возможность поразмяться. Но Разбойник старел, и Аделаиду вдруг охватил страх, что он может в ее отсутствие умереть.
От этих тревожных дум она как-то раз пролежала всю ночь без сна и спустилась к завтраку с красными глазами.
— Папа, если Разбойник умрет, вы мне напишете и сообщите об этом, не правда ли? Вы не станете скрывать от меня ужасное известие?
Люси ожидала, что отец, по своему обыкновению, весело рассмеется. Вместо этого он спокойно сказал:
— Да, Адди, я напишу и извещу тебя. Я также напишу и сообщу, если какое-либо другое животное или человек в Ярраби скончается. Я даже позабочусь о том, чтобы тебя поставили в известность, если это произойдет со мной.
Он, конечно, пытался шутить. Но по какой-то причине Аделаида, пребывавшая во взвинченном состоянии, приняла его слова всерьез.
— Папа, что ты хочешь сказать? Ты чем-то болен?
— Моя болезнь — всего лишь пожилой возраст.
— Папа, не шути такими вещами!
Ко всеобщему удивлению, Аделаида отшвырнула от себя нож и вилку и разразилась слезами. Вошедшая в этот момент Юджиния, пораженная, воскликнула:
— Аделаида в слезах? Что такое случилось?
— Ей, как видно, внезапно пришла в голову мрачная мысль, что либо я, либо Разбойник, или еще кто-нибудь может умереть, пока вы будете отсутствовать, — ответил Гилберт. — Я только сказал, что вам об этом сообщат.
— Аделаида! Что за вздор, дитя мое! Мы будем в отъезде всего один год. Ты что, думаешь, к нашему возвращению все успеют превратиться в старцев?
Юджиния тихонько рассмеялась при одной мысли об этом и несказанно удивилась, когда Аделаида подняла пунцовое, залитое слезами лицо и пылко вскрикнула:
— Я не могу ехать! Я только сейчас это поняла. Я останусь и выйду замуж за Джемми в этом году, а не в следующем, как мы с ним договорились. Простите меня, мама. — Теперь она бормотала уже без умолку. — Я действительно думала, что смогу ради вас поехать.
Я понимала, как вы обидитесь, если я не поеду. Но теперь я вдруг почувствовала, что это невозможно. Я не могу оставить Ярраби, папу и Джемми. Корабль может затонуть во время шторма или наскочить на скану, или все мы можем заболеть в Англии холерой. Я читала, что она там свирепствует. Это очень неприятная б-б-болезнь…
Она умолкла, ощутив на себе встревоженный взгляд матери.
— Аделаида, дорогое мое дитя, я думаю, у тебя в голове помутилось. Это результат перевозбуждения. Пойди к себе в комнату и отдохни в тишине. Эллен принесет тебе немного горячего молока, оно тебя успокоит.
— Погодите! — сказал Гилберт, подняв вверх руку. — Погодите, моя дорогая. Может, в голове у Аделаиды и помутилось, как вы выражаетесь, но в ее словах содержится кое-что весьма интересное. Я правильно тебя понял, Адди, — вы с Джемми договорились пожениться?
— О да, папа! Это должно было держаться в секрете до нашего возвращения из Англии. Мы не далее как вчера несколько часов проговорили об этом. Мне пришлось самой сделать предложение Джемми, хотя это не подобает леди. Он слишком твердо убежден, что не имеет на это права, словно я королевская особа или что-то в этом роде. Но вы бы видели, какое у него было лицо! Он принял мое предложение с величайшей радостью, и я хочу, чтобы вы знали: мы не намерены вести себя так трусливо, как Кит, и убежать, оставив лишь письмо с изложением фактов. Я собиралась сказать вам об этом совершенно ясно — так, как делаю это сейчас, а не после нашего возвращения из Англии. Но вдруг неожиданно я поняла, что не могу уехать. Не могу — и точка. Для меня это все равно что вырвать из груди сердце. Вдруг начнутся сильные морозы, или плесень появится, или гусеницы…