— А ну вас! Я сам управлюсь с собственной смертью. Когда время придет. А это еще не скоро. И, Молли…
— Да, милый?
— Это правда: больше я уже сюда не приду.
Она смотрела на него с тоской. Гилберт провел рукой по глазам.
— Наверное, я был слишком оптимистичен, когда воображая, что могу сделать счастливыми сразу двух женщин. На деле все оказалось не так просто. После вас я не в состоянии был идти к Юджинии, в этом-то вся беда. А ей, как видно, было далеко не все равно, хотя она никогда об этом не говорила.
— А теперь сказала?
— Конечно нет. Юджиния! У нее слишком тонкая натура. Мне приходится догадываться, что она думает. А я долгое время не очень старался догадываться.
— Гилберт, вы хороший человек! — воскликнула Молли, повторив уже когда-то сказанную фразу.
Он слабо улыбнулся:
— Какой у вас изумительный, прямой характер, без всяких этих выкрутасов! Если бы у Юджинии был такой… впрочем, тогда я, вероятно, не находил бы ее столь очаровательной. Мне надо немного загладить мою вину, Молли. Вы способны это понять?
Она кивнула. Ей и так все было слишком понятно.
Ситуация знакомая — она где-то на обочине, без права претендовать на что бы то ни было…
Юджиния вгляделась в лицо Ноукса, и ее передернуло от выражения сострадания, которое она на нем прочла.
— Сколько он протянет? — выдавила она из себя.
— Шесть месяцев. Девять. Может быть, год. Он дьявольски упорный борец.
— Пусть он переживет еще один сбор винограда, — сказала она молящим голосом, чувствуя, как ей больно сдавило горло.
— Посмотрим. Только не надо об этом молить Бога, Юджиния. Не пытайтесь во что бы то ни стало поддерживать в Гилберте жизнь — это не будет добрым делом.
— Какое счастье, что вы не уехали в Англию, Юджиния! — сказала Мерион — Мерион, с ее желтым лицом, будто обтянутым морщинистой свиной кожей, и с ее трагическими глазами.
— Я знаю. Но чем я сейчас могу ему помочь? Гилберт не хочет сдаваться, вы знаете. Он будет притворяться здоровым до самого конца.
— Я бы сказала: будьте с ним как можно больше. Сколько бы он ни разглагольствовал и ни орал, он так же сильно влюблен в вас, как и в тот день, когда вы сюда прибыли. Я никогда не забуду этого дня. Он не мог дождаться, когда разглядит ваш корабль через головы собравшейся толпы. Он с рассвета был на берегу с подзорной трубой.
Лицо Юджинии исказила гримаса боли.
— Хотелось бы мне, чтобы ваши слова были правдой. Но это не так. Гилберт давно уже меня не любит.
— Я в это не верю! — воскликнула Мерион. — Он боготворит землю, по которой ступает ваша нога. Вы бы только видели, какими глазами он следит за каждым вашим движением!
— О да, он действительно восхищается мной, — признала Юджиния. — Я для него нечто вроде идеальной кукольной женщины. Вначале я не знала, как быть женой, которой муж был бы доволен. Я была молода и слишком уж целомудренна. А потом… что-то произошло, и Гилберт в этом смысле перестал испытывать ко мне какие-либо чувства.
— Разве вы не могли как-нибудь это преодолеть? — мягко спросила Мерион.
— А вы бы смогли? — Теперь Юджинии пришлось довести до конца грустную исповедь. — Имея мужа, который вдруг предпочел спать в разных комнатах, который приходил бы к вам из чувства долга, необходимости, или вежливости, или какого-либо другого принципа, которым он любит оперировать, мужа, который испытал облегчение, когда ему сказали, что надо избежать рождения еще одного ребенка, потому что это давало благовидный повод держаться подальше. Могли бы вы преодолеть подобную ситуацию? Я не смогла. Я почувствовала, что все внутри меня как бы замерзло. Я никогда не была способна пойти туда, где мне не рады, — с горечью добавила она.
Мерион опустила глаза, не желая, чтобы Юджиния прочла ее мысли. Гилберт Мэссинхэм, этот чувственный дьявол! Кого же он тайком посещал? По ее мнению, подобного рода брак мог кончиться только таким образом.
И все-таки он оказался отнюдь не неудачным, поскольку Гилберт находил удовлетворение в каком-то другом месте, а под внешней холодностью Юджинии никогда не скрывались вулканические страсти.
Однако, вглядываясь в эти красивые удрученные глаза, она вдруг почувствовала, что вовсе не так уж уверена в легендарной холодности Юджинии. Что за таинственное событие оттолкнуло, по утверждению Юджинии, от нее Гилберта? Не может быть, чтобы оно как-то связано со старой сплетней об ирландском художнике. Ведь тогда никакого серьезного скандала не произошло. Или все же произошло? Быть может, Юджиния, с ее болезненно обостренной чувствительностью, долгие годы страдает от угрызений совести?