Я помолчала секунду, решая, как откалибровать ответ: чтобы понравиться Огастусу или его родителям?
– Большинство участников очень отзывчивые, – произнесла я наконец.
– Именно такое отношение мы встретили в семьях в «Мемориал», когда Гас там лежал, – поделился его отец. – Все были такими добрыми и мужественными. В черные дни Господь посылает в нашу жизнь лучших людей.
– Скорее дайте мне думку и нитки, эту фразу нужно вышить и сделать ободрением, – вскричал Огастус. Отцу это не понравилось, но Гас обнял его длинной рукой за шею и сказал:
– Шучу, пап. Я высоко ценю ваши чертовы ободрения. Признать это открыто мешает переходный возраст.
Отец только округлил глаза.
– Поужинаешь с нами? – спросила мама Гаса, миниатюрная брюнетка, похожая на мышку.
– Наверное, – ответила я. – Только мне домой к десяти. И я, это, не ем мяса.
– Нет проблем, сделаем несколько блинчиков вегетарианскими, – сказала она.
– Так сильно любишь животных? – поинтересовался Гас.
– Просто хочу минимизировать число смертей, за которые несу ответственность, – пояснила я.
Гас открыл рот что-то ответить, но передумал.
Паузу поспешила заполнить его мать:
– Я считаю, это замечательно.
Они немного поговорили о том, что сегодняшние энчилады – это фирменные блинчики Уотерсов, которые нельзя не попробовать, и они с мужем тоже требуют от Гаса приходить не позже десяти, и как они инстинктивно не доверяют людям, у которых дети приходят не в десять, и будь я в школе… – «Она уже в колледже», – вставил Гас, – и погода стоит совершенно необыкновенная для марта, и весной все кажется первозданно новым, и они ни разу не спросили меня о кислородном баллоне или диагнозе, что было необычно и приятно, а потом Огастус объявил:
– Мы с Хейзел посмотрим «“V” значит Вендетта». Хочу показать ее киношного двойника, Натали Портман образца двухтысячного года.
– Телевизор в гостиной к вашим услугам, – с энтузиазмом сказал его отец.
– А почему не на цокольном этаже?
Его отец засмеялся:
– Обяза-ательно. Идите в гостиную.
– Но я хочу показать Хейзел Грейс подвал, – настаивал Огастус.
– Просто Хейзел, – поправила я.
– Покажи просто Хейзел подвал, – согласился отец, – а потом поднимайтесь и смотрите свой фильм в гостиной.
Огастус надул щеки, встал на ногу и покрутил задом, выбрасывая протез вперед.
– Прекрасно, – пробормотал он.
Я спустилась за ним по ступенькам с ковровой дорожкой в огромное помещение под домом. Полка, обегавшая комнату на уровне глаз, была уставлена баскетбольными призами: больше десятка пластиковых позолоченных статуэток мужчин в прыжке, ведущих мяч или делающих бросок в невидимую корзину. Были на полке и подписанные мячи и кроссовки.
– Я раньше в баскетбол играл, – объяснил Гас.
– Вижу, что очень успешно.
– Да, в последних не ходил, но кроссовки и мячи – это все раковые бонусы. – Он подошел к телевизору, где гора DVD и видеоигр отдаленно напоминала пирамиду, и, нагнувшись, вытащил «Вендетту».
– Я, можно сказать, был типичным белым уроженцем Индианы, – сказал он. – Увлекался воскрешением утерянного искусства бросать мяч из статического положения со средней дистанции. Но однажды я отрабатывал броски сериями – стоял на штрафной в спортзале Норт-сентрал, кидал мячи со стойки – и неожиданно перестал понимать, для чего я методично бросаю сферические предметы через тороидальный объект. Мне вдруг показалось, что я занимаюсь несусветной глупостью. Я вспомнил о маленьких детях, снова и снова продевающих цилиндрический колок через круглую дырку целыми месяцами, и решил: баскетбол – всего лишь более аэробическая версия такой же ерунды. В тот раз я очень долго не промахивался – забросил подряд восемь мячей в корзину, мой лучший результат, но, бросая мячи, я все больше чувствовал себя двухлетним. И с тех пор я отчего-то начал думать о беге с препятствиями. Тебе плохо?
Я присела на угол неубранной кровати. Я ни на что не намекала, просто я устаю, когда приходится долго стоять. Я стояла в гостиной, затем были ступеньки, потом опять стояла, суммарного стояния для меня оказалось слишком много, а я не хотела падать в обморок. Обмороками я напоминала леди викторианской эпохи.
– Нормально, – успокоила я. – Заслушалась. Значит, бег с препятствиями?
– Да. Сам не знаю почему. Я начал думать о забегах с прыжками через эти сомнительные препятствия на дорожках. Мне пришло в голову, что про себя бегуны думают – дело пошло бы быстрее, убери они эти барьеры.
– Это было до постановки диагноза? – спросила я.