— Нет-с… не выходила.
— Смотрите: вы уж не один раз давали неточные ответы на мои вопросы; а это не служит в вашу пользу. Что, если гости ваши скажут, что вы выходили к ним?
— Это точно так-с: может быть, и выходила за чем на минутку-с; только с ними не сидела… я ведь вина не пью-с, так что мне с ними сидеть в этаком расстройстве?..
— Это более, нежели вероятно. Но после того, как гости ушли, вам уж не было надобности отсиживаться в чуланчике.
— Точно так-с. Только выйду, загляну в заднюю горницу потихоньку, а как вижу, что муж лежит… спит, и затворю дверь опять потихоньку; думаю: ну, слава Богу, хоть проспится… А в переднюю нельзя: там маменька с Терентьем Ивановичем спала… А потом я и сама легла спать. Встала поутру; вижу — нет! Ну, думаю, ушел, Бог с ним!.. Вот и все-с.
— Нет, позвольте, еще не все. — Как же можно, чтобы муж ваш ушел, не сказавшись ни вам, ни вашей матери? Так долго спавши, согласитесь, он не мог уйти, например, не закусивши?
— А я думала… кто его знает!
— Но вы согласитесь, что он убит у вас в доме и вытащен за огород, потому что подкидывать разрезанный труп чуть не к самому дому неудобно: на это никто не может решиться.
— Да ведь…
— Нет, позвольте мне досказать. Вы говорите, что видели, как он день спал в задней комнате; след. мог уйти только ночью. Но куда же он мог пойти ночью?
— Да ведь Господь его знает-с!
— Но денег у него не было?
— Не было-с.
— К этому времени он, конечно, проспался?
— Как не проспаться-с!
— След. драки сочинить не мог, да ночью и не с кем?
— Точно так-с.
— Ну, так как же?
— А вот что, в. в., не притащили ли его как-нибудь после?
— Я уж сказал вам, что это было бы чересчур рискованное дело.
— Да ведь как знать-с!.. Найдутся отчаянные!
— А сморчки-то?
— Да-с, это точно… Позвольте мне, в. в., подумать.
— Очень хорошо-с. Не угодно ли присесть, а мы с поручиком удалимся.
— Знаете ли что? — сказал мне Икра. — Ведь исправник сам поехал за Ивановым… отличиться хочет!.. а Иванов не виноват тут: это отличный солдат… я ручаюсь.
— А вот посмотрим.
— Да чего смотреть? Ведь уж я знаю команду, как свои пять пальцев. Сами увидите: его скоро привезут, если не разъедутся, потому что он должен быть на обратном пути от Ш… близко отсюда… Этот человек не солжет.
Тут подпоручик рассказал мне несколько анекдотов об Иванове, доказывающих, что он никогда не лжет, и в случаях, когда, чтобы не повредить товарищам, правды нельзя высказать, то всегда берет вину на себя, вследствие чего и не произведен до сих пор в унтер-офицеры.
Потом мы отправились к Паточке.
— Что же вы надумали? — спроси я ее.
— Да Иванов убил-с: больше некому, — отвечала она.
— Вы можете доказать это?
— Как не доказать-с!
В это время вошел рассыльный полицейского управления, весь в пыли.
— Здраю желаю, в. в.! — выкрикнул он. — От их высокоблагородия к в. в. с пакетом-с… Иванова привезли-с!
Рассыльный вынул из-за обшлага пакет и подал мне.
— Побудь с Ивановым в другой комнате, пока я прочитаю бумагу.
— Слушаю-с, в. в., — отвечал рассыльный, повертываясь налево кругом на каблуке.
Мы ушли с Икрой в другую комнату, где я вскрыл пакет исправника и прочитал:
«Вследствие личных объяснений с вашим высокоблагородием, я счел нужным лично отправиться для поимки рядового Терентия Иванова, дабы не допустить каких-либо в сем деле упущений. Затем, прибыв на Луневскую станцию и, собирая под рукой сведения, я дознал, что Иванов находится здесь, почему, взяв понятых, я отправился в занимаемую квартиру, где застал Иванова спящим. Сделав же тщательный осмотр, я нашел шинель Иванова мокрою и на ней кровавые пятна, в чем он, уступая моим убеждениям, и сознался, раскаиваясь в содеянном им преступлении. Донося, вместе с сим, о таком происшествии господину начальнику губернии, я имею честь препроводить при сем к вашему высокоблагородию рядового Терентия Иванова и вышеупомянутую шинель его, покорнейше прося о получении их меня уведомить».
— Так вот какая история! — сказал я подпоручику.
Тот пожал эполетами.
— Позвольте мне переговорить с Ивановым… один на один.
— Нет, извините, этого нельзя. А вот лучше допросим его формально.
Выслав Паточку, я велел позвать Иванова. В наружности последнего не было ничего особенного. Развернув переданную мне рассыльным шинель, я нашел на ней кровавое пятно, очень полинявшее.
— Ну вот, ты сознался, — сказал я ему; — но этого мало: мне нужно подробное показание. Ты должен обнаружить своих соучастников.
— В чем же я сознался, в. в.?
— Как в чем?
— Точно так-с. Я ни в чем не сознался.
— Как же исправник пишет, что ты сознался в убийстве коновала Шерстяникова?
— Никак нет-с.
— Да ведь это в бумаге вот написано.
— Никакой я бумаги не подписывал.
— Ну, все равно говорил.
Я прочитал ему отношение исправника.
— Неправда! Я не сознавался.
Иванов сильно меня озадачил. Мы вышли с подпоручиком в другую комнату.
— Ну, не прав ли я? — сказал подпоручик.
— Да как же, ведь не басню же написал исправник в официальной бумаге?
— Да ведь вы его не первый день знаете: отличиться захотел! Видите, он уж и губернатору донес, что открыл преступление…
Мы послали за исправником, который и не замедлил явиться.
— Ну, вот ты, составитель актов. Иванов-то запирается! Отчего не составил акта? — обратился я к нему.
— Да когда, братец, было! Да как так?
— А вот посмотри.
Мы вышли в комнату, где находился Иванов.
— Как же, братец, ты запираешься? — обратился к Иванову исправник.
— Никак нет-с, — ответил Иванов.
— А это что? — спросил его исправник, развертывая шинель.
— Шинель № 2-й-с, в. б.
— Отчего она мокрая?
— Была мокрая.
— Отчего?
— А лес Василья Афанасьевича под Копалихой выгружали, так и намокла.
— Отчего же ты раньше мне этого не говорил?
— Спрашивать не изволили, в. в.
— А это что? — спросил исправник Иванова, указывая на кровавое пятно на шинели.
— Кровь, в. в.
— Отчего она?
— А волков свежу, так…
— Что же ты прежде этого мне не говорил?
— Спрашивать не изволили-с, в. в.
— Ты врешь!
— Никак нет-с, в. в. На то видоки[24] есть.
— Это ты теперь выдумал.
— Никак нет-с.
— Позвольте, господа, — вмешался подпоручик Икра. — Это шинель № 2-й; значит, Иванов не мог быть в ней на имянинах: в старых шинелях в гости не ходят. Так ли, Иванов?
— Точно так, в. б.
— Зачем же ты взял ее с собой в дорогу, когда при тебе была другая? — спросил Иванова исправник.
— Точно так, в. в.! В этой дорогу шел, а № 1-й взял, чтобы в Ш. по начальству явиться.
— Это правда, — заметил подпоручик, самодовольно улыбаясь.
— Вы выходите из прав депутата, — заметил исправник подпоручику.
— Господин следователь не находит этого. Меня закон обязывает защищать солдата.
— Защищать-с, но не подстрекать.
— Господин следователь, не угодно ли вам составить акт, подстрекаю ли я Иванова. Я донесу начальству о вмешательстве г. исправника.
— А я донесу губернатору о поступках ваших.
Тут произошла между исправником и начальником команды довольно продолжительная и крупная сцена, кончившаяся тем, что оба они решились донести друг на друга по начальству, и оба хотели уйти; но подпоручика Икру я удержал.
Я приступил к формальному допросу Иванова.
— Все-таки говорят, что ты убил коновала, — сказал я ему.
— Кто говорит? — спросил он в свою очередь.
— Например, жена его Клеопатра.
— Патка? Пусть она при мне скажет!
Я велел позвать Паточку. Ту привели.
— Вы сейчас говорили, что подозреваете Иванова в убийстве вашего мужа, — спросил я ее.
— Так точно-с. Кроме вас, Терентий Иванович, некому! — обратилась она к Иванову.
— Как некому? — спросил Иванов, прислоняясь богатырским плечом к косяку двери, вопреки субординации.
— Солдат! Ты не умеешь держать себя перед начальством, — заметил ему подпоручик.