— Да вот после Петрова дня год будет.
— Ну, так и есть. А как поживешь с ним года три, так и привыкнешь к отлучкам.
Паточка официально улыбнулась.
— А давно ли он ушел? — спросил я в свою очередь посетительницу.
— Да вот уж неделя. А говорят, как нет человека три дня, так объявлять нужно, — ответила она.
— Ну, ты чрез три дня и объявляла; так чего же больше беспокоиться!.. — сказал исправник.
— А прежде разве он не отлучался? — снова спросил я.
— Нет-с, не отлучался… то есть отлучался, — как будто спохватившись, ответила Паточка… — и дольше хаживал; только все какая-нибудь весть приходила об нем, а нынче — как в воду канул-с!
— Успокойся, выплывет! — заметил исправник. — Сначала он больше о тебе думал, так и посылал о себе известия, а теперь стал равнодушнее: вот и все тут!
— Да и со стороны-то нет вестей, ваше высокоблагородие!
— Это оттого, что сторонние не интересуются твоим мужем: он им не нужен. Для тебя — дело другое. Да придет, придет! Успокойся, и иди с Богом!
Паточка ушла.
— А?.. Какова? — обратился ко мне исправник.
— Очень недурна; только, мне кажется, она отъявленная кокетка.
— Этого-то нам и нужно! Ты ведь следователь-деревенщина: ты думаешь, что она и в самом деле о муже беспокоится?
— Сомневаюсь.
— Ну, так вот то-то же и есть! Ты и не знаешь, что здесь в городе делается: это ведь любовница А.И. Онучинова! Ее и замуж-то насильно выдали; а муж у ней пьяный варвар… ну — коновал! Об нем она не только не думает, а рада бы была, если б он и совсем пропал. Нет, я знаю, зачем она ко мне ходит: понимаешь?
— Догадываюсь. Только как же, если она Онучинова…
— Да я-то не хочу. Да ведь ты сам говоришь, что она кокетка: ларчик просто отпирается…
— Может быть.
— Не может быть, а верно. Я уж эти дела произошел, как у нас говорят. Вот я тебе расскажу какой случай..
Тут исправник рассказал мне одно удивительное происшествие: как он видел во сне одну аристократку; как она его видела тоже во сне; как потом они встретились в Петербурге, на Невском проспекте, и узнали друг друга, и т. д.
Поутру на другой день мне докладывают, что пришла Паточка и желает меня видеть… Я вышел к ней и спросил о причине ее посещения.
— А тоже объявить вашему высокоблагородию о муже.
— Да ведь вы у исправника вчера при мне были?
— Да они все шутят-с. А я боюсь: не случилось бы чего!
— В таком случае вам бы следовало сделать заявление не исправнику у него в квартире… вечером, а в полицейском управлении: там есть книга для записки словесных заявлений…
— Да мне совестно: там все чиновники… знакомые!
— Во всяком случае, вы напрасно беспокоились приходить ко мне… это не мое дело. Разве вы имеете подозрение, что муж ваш умер… не своей смертью?
— Нет, я не подозреваю, а только боюсь… как бы не случилось чего.
— Хорошо-с: я буду иметь в виду ваше заявление. Муж ваш пьет?
— Пьет. Вот от того-то я и сомневаюсь. Сильно зашибается!.. И на руку дерзок… так, думаю, не задел бы кого, а другой ведь и не спустит… пожалуй, уходят где-нибудь, да и концы в воду!..
— Денег он не брал с собой?
— Нет-с. Какие у него деньги!
— Хорошо-с, я с своей стороны буду иметь в виду ваше заявление, — повторил я, желая отвязаться от странной просительницы.
— Покорнейше благодарю, — сказала она и ушла.
Такие настойчивые заявления интересной коновальши показались мне подозрительными, и я пожелал собрать более подробные о ее личности сведения. С этою целью я обратился к своей кухарке, которая могла рассказать подробнейшие биографии не только жителей города, но и окрестных волостей, которая знала, какие блюда были за обедом в каком угодно доме, какое было дурно приготовлено и отчего, т. е. от того ли, что кухарка не знает препоррции, сколько следует класть в уху перцу и лаврового листу, или же от того, что лесничиха купила у Демида надутого теленка.
— Что это за Паточка? — спросил я ее.
— Как что? Известно что: Патка, так Патка и есть! Я ведь знаю, зачем она к вам приходила.
— Почему же ты знаешь?
— Да как не знать? Я уж и раньше слышала, что она к исправнику с объявлениями бегает, а тут, как к нам-то пришла, так я у дверей послушала.
— А ведь подслушивать-то не годится.
— Знаю я, что не годится; попу каждый год на духу каюсь; и он говорит, что грех. Да, видно, так уж человеком повелось: отсохни мой язык, если я в пост молочного когда лизну! Рассыпли передо мной золотые горы — пальцем не дотронусь! — А тут не стерпеть!
— Ну, так что же за человек эта Патка?
— Какой она человек! Патка — Патка и есть! Да как это вы ее не знаете? А еще другой год в городе живете!.. Это Крючихина дочь… вот что домишко-то на Форштате. Мужа, говорит, жаль ей, а врет все: на что он ей? Как бы и век его не было! Она еще в девках с Алексеем Ивановичем, с Онучиновым, сволочилась; Алексей Иванович ее и одел, а то бы где ей в этаких платьях, да в платочках ходить! За коновала-то ее старуха силой выдала. А этот коновал — пьяница, сущий разбойник: за ним много дел бывало Как свадьбу-то играли прошлого лета, через неделю после Петрова дня, так коновалу-то ссыльный Лещевский записку прислал, что Патка с Алексеем Ивановичем живет; за большим столом и читали ее; смешно, говорят, таково все описано… а самой мне тогда не довелось быть. Да и после Патка к Алексею Ивановичу на завод хаживала… я сама видала. Коновал-то однажды сам поймал ее на заводе, да оттуда через весь город на Форштат сквозь строй прогнал: гонит ее, а сам изо всей силы двумя вениками хлещет такое было прочестье![22] Такого сраму я от роду не видывала. Так вот они голубки-то какие сизые! А опять вот на той неделе в пятницу Крючиха-та свои имянины справляла, а она с солдатом Ивановым живет; так Иванова-то позвала, а он привел еще старшого, да ефрейтела Чаплина. Ну, и коновалу как тут не быть! Тот опять тут Патку до полусмерти избил… по всему Форштату содом слышали. А на другой день, будто, коновал по волостям ушел, рано утром. Это оне-то говорят. А по-моему, тут дело неладно. Да после этаких побоев стала ли бы я с объявлениями бегать!.. Пропал, так и черт с ним. Это не я ведь одна говорю: весь Форштат этак же шушукает.
— Что же такое шушукает?
— А что дело неладно, что недаром коновал пропал. Да я и сама в воскресенье на рынке кого-кого из деревенских не переспросила, а все говорят: нигде не бывал. А из ихней деревни Алешка Горюнов, приятель его — такой же пьяница — сказывал, что он с имянин хотел домой воротиться, да не бывал… и на Васильевиче нет. Вот помянете меня, что будет следствие!.. Я не знаю, чего исправник-то смотрит? Дурак, так дурак и есть: ему бы только на баб глазища выворачивать! Десятский Дятлев, что дежурит у него, сказывал, что Патке он говорит: «Не беспокойся, придет, а мне дела нет!»
— Так не солдаты-то ли эти тут?..
— Нет, нет! Не такие это люди! Ныне и простые-то солдаты не то, что прежде: сами знаете, бывал ли хоть один под делом каким?.. Посмотрите, как по вечерам по улицам гуляют! Точно господа… тихо таково выступают… выфантывают!.. У многих свои шинели есть… тонкие… Да то еще простые солдаты, а тут… Первой старший: даром, что таким гвардейцем глядит, а смирнее всякого теленка. И команда вся его любит, и начальство довольно. Другой — Чаплин — ефрейтель: недаром и он начальником сделан! Этот и вина-то, кажется, не пьет. Как можно, чтобы такие люди!..
— Ну, а Иванов?
— И Иванов тоже первого сорта солдат. Как бы худ был, так команда не сделала бы хлебопеком! От этого, так и слово-то редко услышишь, а не то, что…
— Так кто же?
— А кто их знает! Только не эти: этим не суметь!
— Да не Крючиха ли с дочерью?
— Нет, нет! Где им! Посмотрели бы вы на коновала-то! Ведь такого здоровяка не только в городе, так и во всем уезде другого не найти. Здоров Афанасий Васильевич, да и тот ему в подметки не годится. Разве не поднесли ли чего? Да и то нет: не согрешу, грешница. Куда им с ним деваться! Да уж как-нибудь доберусь я!..
— Как же ты доберешься?
— Да как-нибудь надо. До другого до чего допытывалась, а то этакой оказии не разузнать!..
Факты и соображения, сообщенные мне моею кухаркой, заставили меня задуматься. Я должен был отправиться в уезд по одному важному делу, и возвратился в город через несколько дней. В городках, подобных тому, в котором я служил, вести о приезде и выезде чиновников распространяются с неимоверною быстротой. Едва успел я выбраться из повозки и разобраться с своим багажом, как явился ко мне полицейский солдат с пакетом и двумя арестантками. Одна из последних была Паточка. В пакете же заключался акт полицейского дознания, приблизительно, следующего содержания: