— Интересно? Но про это ведь тысячу фильмов сняли?
— В хорошей книге главное — не опорная точка сюжета, а персонажи. Картонные они или живые. Если читатель поверит в твоих героев, будет совершенно неважно, какое фантастическое допущение ты взял.
— А как же сюжет?
— Сюжет, конечно, должен быть непротиворечив, логически выстроен от экспозиции и до кульминации… Я понятно объясняю?
— Да, мы проходили по литературе, — кивнула я-Сельцов, и проклятые волосы снова упали мне на глаза. — И всё? Можно писать о чем угодно?
— Практически, да.
— Но не получится ли тогда банальщина?
— Подслушивать нехорошо, — улыбнулся отец.
Я изобразила смущение. Вернее, попыталась изобразить. Лицо Сельцова подчинялось плохо, оно казалось жестким, застывшим. Как он с таким живёт?
Папа спокойно продолжил:
— Если у тебя ничего нет, кроме затасканного фантастического элемента, получается банальность. Волшебники, например, сами по себе уже надоели. Чтобы получилась сказка, надо, чтобы они ещё делали что-то интересное. Так и звездолет сам по себе не делает текст фантастикой… Поэтому важно, как ты сыграешь в эту игру. Должно быть понятно, какую мысль ты хочешь выразить своим произведением. Что ты хочешь сказать?
— Не знаю. Наверное, что жизнь иногда преподносит неприятные сюрпризы. Вроде бы всё хорошо, и вдруг — бац! И мир взорвался.
— Ну, для этого не обязательно менять героев телами. Под эту мысль подойдёт любой криминальный боевик. Или фантастика катастроф. Сам говоришь — «мир взорвался». Летящий к земле астероид волне годится.
Папа, как обычно, в своём репертуаре. Вместо того чтобы помочь, ещё больше запутывает.
— Так что мне, не писать, что ли?
— Почему не писать? — усмехнулся отец. — Сейчас многие пишут по принципу «пойду туда, не знаю куда», даже взрослые авторы. Может, и вылезет идея, да и сюжет прорисуется. Но тогда — второй вопрос: герои. Они — какие?
— Парня я с себя списываю, — бухнула я-Сельцов. — А девочку — с неё.
Папа оглянулся на того, кого принимал за свою дочь.
— Смотри, тебя канонизируют в литературе.
— Больно надо, — буркнул Игорь-я.
— А почему такой выбор прототипов? — снова обратился ко мне отец.
— Ну, себя я хорошо знаю. А Лера мне просто нравится.
— Упырь, — еле слышно произнёс Игорь-я.
Папа вдруг закрыл глаза. Покрутил головой, встряхнулся, посмотрел на меня внимательно и снова зажмурился.
— Ну-ка, скажи ещё что-нибудь.
— В смысле? — растерялась я.
— Вот что, мои дорогие, — папа посмотрел на нас по очереди. Удивлённо и обиженно. — По-моему, вы меня дурачите.
Игорь-я дернулся, словно сбежать хотел, но передумал.
— Когда говоришь ты, — продолжил папа, глядя на меня-Сельцова, — я слышу интонации своей дочери. А в тебе, — он оглянулся на Игоря-меня, — я Леру совершенно не узнаю.
— И что? — выдавила я.
— А то, что никакую повесть никто не пишет. Это случилось с вами на самом деле. Я прав?
Другая семья
— Интересно, на что вы рассчитывали? — поинтересовался папа. — Думали, я не замечу подделки?
— Мы… — начал Игорь-я, но папа резко продолжил:
— От тебя, Лера, я этого не ожидал!
— Так получилось…
— Ладно, пошли на кухню. Вы наверняка хотите есть.
Развернулся и вышел из комнаты. Мы пошли за ним. Я — по привычке слушаться, а Игорь — наверное, машинально. А может, действительно есть захотел. Я бы в своём теле хотела. От переживаний у меня всегда улучшается аппетит.
На входе в кухню я с треском вписалась в шкафчик для посуды. Всегда проходила под ним, а теперь вот… Странно получается, стукнулась голова Сельцова, а больно мне. Хотя шишка у него на лбу вскочила. От этого всего скоро крыша поедет.
Игорь-я присел на табуретку и осторожно оглядывался. А я непослушными руками Сельцова помогала папе — порезала хлеб, расставила тарелки и кружки. Любимую, с корабликом, я оставила себе. Всё равно маскироваться не надо, а Игорь успеет ещё. Дала папе его персональную вилку… и поняла, что это была последняя проверка.
— Слушайте, — задумчиво сказал папа. — А ведь Лерке придётся прикидываться другим человеком в чужой семье.
У меня вдруг пропал аппетит. Жевать стало неприятно, словно во рту вата. Я аккуратно положила вилку на стол.
Только сейчас я поняла, на что надеялась в глубине души. Что папа всё поймет. Ведь у него особенное мышление! А потом сразу что-нибудь придумает. И всё тут же станет хорошо. Или, если не станет, то мне хотя бы не придётся идти к Сельцову домой.