Борис Екимов
ВИНОВАТЫЙ
Холодная нынче весна в Кисловодске. День-другой солнце проглянет, а потом снова наволочь сползает с гор, гонит ее ледяной ветер. Временами порхает, ложится на землю редкий снежок.
В курортном просторном парке не больно людно, а вечерами и вовсе: фонари, пустые дорожки. Даже в сквере, у санаторных корпусов — безлюдье. Зато светят окна, словно пчелиные соты, от первого этажа до последнего, из края в край.
И даже здесь, на воле слышно, как бубнят телевизоры. Одни — громче, другие — тише.
Весна нынче холодная. Но все равно хорошо: чистый воздух, пахнущий сосновым корьем и хвоей, высокие деревья, верховой ветер, в прогалах вершин — далекое небо, порой звездное. Тишина и покой.
До телевизора я не великий охотник. А теперь — и вовсе. Там, с утра до ночи, война, людская беда — Украина. Вроде давнее-давнее, считай, забылось. А теперь поднимается.
Но свое, слава богу, прошло. А вот нынешнее. Детишек разве не жалко?
Горько, страшно смотреть. Но порой, через силу, гляжу: в подвалах — детишки, у развалин, а вот убитый ли, раненый весь в крови, на земле, на руках матери, на носилкахляжу и боюсь узнать. Не он ли, тот светлоголовый мальчик, которого я встретил прошлым теперь уже летом на донском берегу.
Дело было в августе. Я приехал на хутор, к приятелю, чтобы на воде побыть, порыбачить, ухи похлебать. Сначала была разведка: на Голубинский остров, на Картули да Клешни.
— Заедем к Василию, — предложил мой приятель. — Он все знает. Заодно поглядишь, какую он печку сложил.
К Василию, значит — к Василию. Про него я . И вроде знакомились, мельком. Он — бывший шахтер с Украины. Давно сюда ездит, каждое лето. Стан его, с недавних пор, на берегу левом. Сюда перебрался он, спасаясь от своих земляков, которые гуртуются на Картулях, их все больше и больше, уже один на другом сидят. Ни границы их не держат, ни война. Едут и едут. Василий не любит толчеи.
Лодочный мотор у моего товарища не больно шумный: вполголоса бубнит да бубнит. Плывем помаленьку.
Поздним летом да ранней осенью в наших краях на берега и воды речные нисходит покойная благость. Отгорело жаркое лето. Но земля не скоро остынет. Тепло и тепло. Хотя порой ночною по глубоким балкам да пологим ложбинам стекает к воде ночная прохлада.
На высоких холмах Задонья — желтая высохшая трава да черные языки степных палов. Возле Дона, на берегах, в займищах, — вербовая и тополевая зелень, дубы, вязы, тихая вода, белый песчаный берег.
Таким открывалось становье Василия. Песчаный берег, лодка, зачаленная у коряги, удилища закидных снастей, тугие лески, уходящие в воду, полотняное креслице рядом. И светлоголовый босоногий мальчик, который нас встретил приветливо: поздоровался, шлепая по воде, подтянул нашу лодку к берегу, чтобы мы сошли на .
Товарищ мой угостил молодого хозяина заранее припасенными яблоками из своего сада, а углядев на берегу кучу пиленых тополевых кругляшей и глухой услыхав, заинтересовался:
— Чего это вы с дедом опять творите?
— Полы выкладываем.
— Полы? Ну вы даете ты — грузчик? Не тяжело? Давай-ка поможем.
Пиленые кругляши были явно тяжеловаты для десятилетнего мальчика. Таким он гляделся.
Но он успокоил нас:
— Я — тренированный. Я же занимаюсь борьбой самбо. Я уже много перетаскал. По лестнице только трудно.
Пологий песчаный берег, отступив от воды, вздымался глинистым обрывом, в котором был прокопан подъем со ступенями. По ним с ношею и впрямь подниматься было трудновато. Но втроем мы быстро справились, перетаскав и перебросав наверх всю кучу напиленных кругляков.
Товарищ мой, телом тучный, одышливо пыхтел. Окончив работу, он громко сказал:
— Рюмку-другую я точно заработал.
— Нальем! Какие дела! — ответил уже сам хозяин Василий, встречая нас на берегу высоком.
— Вот это он творит, так творит, — удивился товарищ мой. — Либо зимовать собирается?
— А может, еще и придется, — ответил Василий.
Зимовка — не зимовка, но становье было обустроено не в пример иным. Рядом с двумя обычными палатками и столиком полевым расположилась настоящая кухня с просторной кирпичной печью, дощатым полом, камышовыми стенами и крышей — все честь по чести. А из пиленых кругляков, по месту обрезая их на квадрат, хозяин выкладывал площадку возле кухни.