За плечами председателя по сцене ходил, нервничая, бывший офицер, руководитель кружка. Внизу у сцены, опершись на стол, стоял учитель пения, смотрел куда-то в сторону и без всякой причины иронически улыбался. Вид у него был такой, будто он очень жалеет кого-то.
Говорил еще кто-то из кружковцев, что если возьмет ячейка верх, то не получит ни помощи, ни книг, и предлагал вступить в существующий кружок.
Его заглушил шум и выкрики. Потом говорили еще Алесь и Сергей.
Когда начали голосовать за предложение Алеся: кто за то, чтобы культурно-просветительный кружок распустить и всю работу вести ячейке,— в классе опять поднялся невообразимый шум. Обе стороны желали навербовать себе как можно больше голосов. Пять человек считали поднятые вверх руки. Потом считали тех, кто против. На восемь голосов у ячейки оказалось больше. Культурно-просветительный кружок был распущен.
Из класса по одному выходили кружковцы. Остались некоторые из них, ученики и председатель исполкома. Он злился.
— Не надо было так делать... Ну, распустили, а что дальше сделаете, а?
И стоял перед молодежью, ожидая ответа. Кто-то ответил ему:
— Спектакль поставим.
В классе захохотали.
— Поставим, поставим!.. Посмотрим, как поставишь, тогда скажешь...
Собрание разошлось. Через два дня Янка с Терешкой переписывали библиотеку культурно-просветительного кружка, а комсомольцы переносили книги в помещение исполкома и раскладывали в шкафу. Сергей хромал, гуляя по комнате, рассматривал подолгу два толстых тома путешествий Пржевальского в блестящей тисненой обложке и хвалил комсомольцев:
— Вот оно, брат, и молодцы вы! Это ж такая библиотека, что и мы кое-кому можем дать книг, а не то, чтобы еще просить у кого... Только чтобы берегли их, вот что. Чтобы описаны все были...
Он подходил к шкафу и опять подолгу рассматривал книги.
Через две недели кружок ставил «Осиное гнездо». Это был первый спектакль.
После собрания многие из бывшего культурно-просветительного кружка вовсе уклонились от работы, часть перешла в кружок ячейки. Руководил, кружком учитель, преподаватель математики. Прежде он время от времени участвовал в постановках.
На этом же спектакле, в конце, кружок пропел «Интернационал».
Зал во время спектакля был переполнен.
Эта была первая победа комсомольцев.
* * *
Рыгор недалеко от хаты сгребал сено. Он собрал большую красивую охапку, поднял с земли и положил ее на наполовину сложенную копну. Вытер рукавом пот с шеи и сел у копны отдохнуть.
Вдруг кто-то подкрался сзади, закрыл руками глаза и не пускал.
— Тимох?.. Пусти!.. Ну?.. А-а-а... знаю, Алесь...
Алесь отпустил руки.
— Заверши копну да бери винтовку, и пойдем в волость. Пойдем на почь в Алесевку.
Рыгор завершил копну, сказал отцу, что его зовут зачем-то в ячейку, и пошел домой. Дома вынул в кладовке из-за кадки винтовку немецкой системы, отдал ее Алесю почистить, а сам сел обедать.
Вскоре во двор пришла мачеха Рыгора.
— Опять с этими игрушками? Опять куда-то отправились? А? Вот нет на вас управы... Идите! Может, головы свернете... Чуть не каждый день идет, а старик работает один... Работы не нашел, а обед сам разыскал... Чтоб вы лопнули...
Рыгор бросил есть, надел шапку, и пошли.
В исполкоме еще никого из хлопцев не было. Алесь повел Рыгора в церковный двор за ограду и сел в углу двора под липами.
— Садись... Ну, что ты думаешь делать?
— Не знаю... Уже из дому гонят. Работать надо, а тут вот это... Черт его знает, что делать?..
— А не бросишь?
— Я? Не брошу! Лучше голодный уйду в свет, а не брошу...
— Пройдет... А разве у меня лучше? Отец на меня не кричит и вообще ничего не говорит, но это еще хуже, потому что я сам знаю, что он-то молчит, а про себя думает очень недоброе. Сегодня я беру из-под кровати винтовку, а он сидит молча на лавке и так как-то на меня смотрит, что мне страшно стало. Если б он ругал, так я бы хоть отговаривался. А то он молчит, ни слова, и я молча пошел... Я, может быть, еще зиму пробуду так, а потом пойду из дому, не выдержу... хоть куда...
— И я поехал бы куда-нибудь, чтобы учиться...
— А мне, брат, в уездном комитете обещали на будущий год послать куда-нибудь...
— Если бы вместе! Вот бы хорошо! Вот бы тогда поработали! Тогда бы не только этого, сына священника, а всех бы по политике загнали.
В слово «политика» Рыгор вкладывал умение разбираться во всех событиях, происходящих в мире, и в написанном в газетах и книгах.
— Тебе легче политика дается,— говорил Рыгор,— а мне эта политика очень трудна. Ты вот скажи, как ты доклады учишь?
— Учу?.. Я совсем докладов не учу.
— А как же ты?
— Почитаю книжку, какую надо, или газету и делаю.
— Ну?!
— Ей богу!
— А я ж, брат, замучился, когда поручили мне доклад.
— Какой?
— А вон, как коммунисты захватили власть... Я думал, думал и чуть не плакал, а потом взял книжку, полез на чердак, чтобы мачеха не видела, и заучил наизусть всю книжку. Да и то запутался, когда хлопцы захохотали... Не умею я так, как ты.
— Надо было бы поехать учиться куда-нибудь...
— А секретарем ячейки тогда кто?
— Янка останется. Я уже довольно побыл. Ячейка у нас уже большая, пусть он и побудет.
Алесь достал из кармана небольшую в синей картонной обложке книжечку и показал Рыгору,
— Видел?
— Не-а!.. Что это?
— Билет. И тебе прислали...
Рыгор долго держал в руке книжечку, поворачивал ее, перелистывал, рассматривал. Потом, возвращая Алесю, несмело, с удивлением спросил:
— А Сергей говорил, что в шелковой?..
— Глупый, где это шелку набраться. Мало что он говорил.— Алесь спрятал билет в карман, сдвинулся с места, на котором сидел, и поднял незаметно дерн. Под дерном лежали обоймы с патронами.
— У меня здесь около сотни штук и дома немного. Эти боюсь дома прятать, чтобы дети не нашли, а тут никто не знает... На и тебе две обоймы.
Алесь подал две обоймы поржавевших слегка патронов. Достал еще четыре обоймы и, стряхнув с них песок, положил себе в карман.
Через час пять человек с винтовками, по-разному одетые, шли в Алесевку. Алесь и Рыгор были босые и без свиток. Начальник этой группы, местный партиец-красноармеец, совсем недавно вернувшийся домой, был в сапогах и красноармейской одежде. Два других — партийцы-мужчины — были в ботинках.
В Алесевке их встретили с некоторым удивлением, но в хату председателя сельсовета, где хлопцы остановились, вскоре по заданию председателя зажиточные алесевцы начали приносить все, что следовало сдать по разверстке. Красноармеец взвешивал масло, сало, рожь, а Алесь внимательно записывал все на бумагу против фамилии того, кто сдавал, и давал тому расписаться.
Приносили разверстку по одному, медленно, и затянулось это до самой ночи.
Недалеко от хаты председателя была вечеринка. Оттуда доносились игривые звуки гармошки. Гармонист играл польку. Рыгор стоял с винтовкой у ворот и слушал. К нему подошел старый крестьянин, оглянулся и тихо сказал:
— Вы стерегитесь, Булгак может прийти. А вечеринку я советовал бы обыскать, револьверы у этих богатых есть.
Рыгор позвал красноармейца. Крестьянин повторил свой рассказ. Еще раз предупредил, чтобы остерегались.
По улице шли три местных хлопца и о чем-то шептались. Заметив их, крестьянин притаился у ворот и подождал, пока они пройдут. Когда хлопцы исчезли в темной улице, крестьянин пошел домой. Красноармеец вызвал из хаты комсомольцев и повел их на вечеринку. По пути рассказывал, что кому делать.