* * *
Сергей Антонович прожил сорок три года своей жизни очень интересно. Отец его был священником и хотел, чтобы сын пошел по его стопам, и потому отдал его, после четырех классов гимназии, в духовную семинарию. Сергей Антонович закончил семинарию и получил назначение в недалекий от дома приход. С приподнятым настроением служил он первую обедню. Людей в церкви было много, они пришли посмотреть нового батюшку и послушать его молебен.
Через два месяца Сергею Антоновичу стало скучно, служба его не удовлетворяла. Охваченный тоской, он подружил с сыном местного учителя. Тот недавно закончил гимназию и по причине своей неприспособленности к жизни, сидел у отца на шее, играл в карты и пьянствовал.
Как раз на пречистую, после обедни, Сергей Антонович и этот самый сын учителя, кажется, тоже Антонович, да еще сын старой вдовы матушки напились и пьяными пошли на полянку, где гуляла молодежь. Хлопцы и девчата пели песни, танцевали. И вот тогда случилось самое интересное: Сергей Антонович полез к девчатам целоваться. Девчата, стыдясь батюшки, сперва с улыбками вырывались из его рук, а когда увидели, что батюшка пьян и озверел, стали разбегаться. Гулянье остановилось.
Позже, в дни великого поста, Сергей Антонович принимал людей на исповеди. В церкви оставалось всего четыре человека. Они подходили, каялись в своих грехах и после того, как батюшка три раза осенял их спины крестом, уходили.
Последней подошла молодая девушка. У нее было какое-то горе, которое она хотела высказать батюшке. На обитом медью уголке евангелия лежали два пальца девушки и дрожали. Дрожало все ее тело. Батюшка шептал неразборчиво слова молитвы и смотрел на девушку, на ее красивое светлое лицо, на дрожащее тело. Он старался угадать стройные формы ее тела, груди, представлял ее перед собою обнаженной. От этого воображения волновался, сбивался со слов молитвы. Девушка о чем-то долго говорила батюшке, но он не слушал. Он осматривал ее лицо, выпуклую грудь и пугливо оглядывался. В церкви не было никого. Сергей Антонович поднял руку и начал гладить голову девушки. Рука его ощущала сквозь платок мягкие густые косы. Рука машинально гладила по голове и дрожала, когда пальцы нащупывали ее щеку. Сергеи Антонович уже совсем не слушал исповедаемую. Пугливо осмотрев церковь, он привлек к себе лоб девушки и поцеловал его. Девушка отшатнулась, подняла голову и глянула в глаза батюшке, а он обнимал уже за шею и тихо шептал:
— Ты не бойся, милая, не бойся...
Еще крепче прижал ее к себе, не успела она опомниться, начал целовать ее щеки, а левой рукой нащупывал упругость груди.
— Ты не пугайся, это не грех...
Девушка испуганно рванулась из рук батюшки, толкнула его в грудь, вырвалась и с растрепанным платком выбежала из церкви.
Дома она рассказала о случившемся матери. Мать соседкам, а спустя месяц после этого с Сергея Антоновича сняли сан батюшки. Сергей Антонович возвратился в свое село и открыл корчму.
Во время войны был мобилизован и, как образованный, скоро заслужил чин прапорщика. После войны вернулся в село и опять стал торговать, открыв галантерейный магазин. Так живет он уже четвертый год.
Сегодня Сергей Антонович пригласил к себе в гости учителя местной семилетки, своего близкого друга, чтобы посоветоваться, что делать с сыном.
— Вы же знаете, что нашему брату,— говорил он,— нет теперь ходу. Закончил вот семилетку, а теперь ничего не придумаю. В прошлом году подавал он заявление в педтехникум, так не приняли, сын торговца... Дайте совет...
Учитель дул на блюдце, держа его на кончиках пальцев, хлебал с блюдца чай и слушал. Когда Сергей Антонович закончил, учитель поставил блюдце на стол, вытер ладонью губы и, наклонившись к Сергею Антоновичу, тихо заговорил.
— Я дал бы совет, да не знаю, как вы на это посмотрите...
— Буду только благодарить...
— Я вот о чем хочу... Главное, чтобы ваш сын учился, чтобы в дальнейшем мог иметь кусок хлеба. Так?
— Ну, так ну?
— Значит, неважно, будет считаться он вашим сыном или даже лучше, если не будет считаться.
— Как это?
— А так: торговцу нет ходу, и надо сделать так, чтобы он не был сыном торговца... Надо, чтобы он порвал с отцом всякие отношения, чтобы отрекся от отца, понимаете?
— Что вы, что вы?
— Это надо обязательно. Отречение от отца необходимо для людей, для них, а на самом деле никакого отречения не будет. Надо, чтобы сын ваш исподволь начал говорить об этом с комсомольцами, потом пускай сходит и поговорит с секретарем партийной ячейки. Надо, чтобы после этого он ушел от вас, чтобы где-нибудь на собрании сказал об этом... Вам как родителю это, конечно, обидно будет, но главное не в этом... Если все поверят, тогда дело будет сделано... Вот мой совет.
Учитель откинулся на спинку стула и смотрел на Сергея Антоновича. Тот довольно улыбнулся.
— Вы очень оригинально придумали и удачно. Это в моде сейчас рвать с родителями, такой век. Отречение от всего старого... от отца, матери... Я согласен. Я весьма благодарен.
Сергей Антонович поднялся со стула и крепко пожал руку учителю.
— Весьма благодарен. Я сделаю так, как вы советуете...
* * *
В партячейку техникума два раза приходила из ГПУ секретная бумажка.
«По имеющимся в ГПУ сведениям в вашем техникуме обучается сын бывшего помещика, активного врага советской власти и сам бывший служащий белопольской армии, некто Миронов Захар Семенович...»
ГПУ просило сообщить, действительно ли есть такой в техникуме. Два раза секретарь партячейки просматривал общий список студентов техникума и оба раза Миронова в списках не нашел.
Прибыл третий запрос. На этот раз секретарь партячейки пригласил представителей всех курсов и вместе начали искать Миронова в курсовых списках студентов. Просмотрели.
— Нету! Кто его знает, хлопцы, что это такое?
— Нет, так нет, чего они хотят. Хоть возьми и роди им Миронова.
— А как его имя-отчество? — спросил кто-то.
— Миронов Захар Семенович.
— Давай проверим все фамилии, имя-отчество. Давай!
Начали читать. Через минуту секретарь ячейки, проверявший общий список в книге, хлопнул но списку рукой.
— Есть, брат! Ну и хитро. Смотрите...
В списке за фамилией Плащаницкий стояло тире и за ним другая фамилия Миронов и дальше Захар Семенович.
Все остолбенели. Плащаницкого они все хорошо знали, но в техникуме он никогда не называл себя двойной фамилией, нигде не писал этой двойной фамилии, и все знали его как Плащаницкого. и только так и называли его.
В тот же день Плащаницкого позвали в профком и потребовали его документы. Во всех документах была записана только одна фамилия. Но в удостоверении сельсовета, приложенном к анкете при поступлении в техникум, перед фамилией Миронова стояла фамилия Плащаницкий. Было понятно, что эта фамилия явилась позже и понемногу выталкивала и стирала с документов ту, которая была небезопасной.