Так и подмывало позвонить, узнать, что да как, но, с*ка, упрямо гнул свое, считая, что не он, а Некрасова должна сделать первый шаг. Лично он не сделал ничего плохого, чтобы заслужить игнор. Наоборот, оберегал всеми правдами и неправдами, а она, видите ли, обиделась. Ну-ну. Пускай хлебнет взрослой жизни, дура безмозглая.
Домой вернулись ближе к вечеру. Мама с сестрёнкой, после того, как привели себя в порядок, засобиралась в парк на прогулку, а Лёшка, оставшись наедине, завалился спать.
Истекая потом, мечтал поскорее принять душ и оказаться в горизонтальном положении, но как только прилег на старый диван — сон как рукой сняло. Снова одни и те же мысли, одна и та же тема. Эх, если бы не армия… И слова бы поперёк не сказал, ни на шаг бы не отходил. А Вика и сама бы потом поняла, что такая подработка не для неё…
Поток обременяющих мыслей прервал дверной звонок.
Сначала хотел проигнорировать, продолжая угрюмо пялиться в потолок, но настырное пиликанье продолжалось с завидной стойкостью, раздражая всё больше и больше.
Сказать, что удивился, наткнувшись на заплаканную в дверях Некрасову — ничего не сказать. И в то же время испытал огромное облегчение.
— Ты оказался прав, — хлюпнула носом, не поднимая глаз. — Та работа не для меня.
Лёшка отошел в глубь квартиры, впуская расстроенную девушку, и скрестил на груди руки, ожидая объяснений.
Конечно, по-нормальному, стоило успокоить, предложить, следуя всем правилам гостеприимства чай, но он был настолько взбешен, что не спешил проявлять жалость. Пускай помучается для начала.
Вика прислонилась спиной к стене, продолжая всхлипывать. Больше всего хотелось прижать её к себе, зарыться носом в каштановые пряди и утешить, поглаживая дрожащие плечи, но специально держал дистанцию, выжидая дальнейших действий.
Едкое замечание, готовое вот-вот сорваться с губ, проглотил одним глубоким вдохом. Только горящие глаза и напряженные на предплечьях мускулы выдавали внутреннюю напряжённость. Человек ведь такая натура, пока не обожжется, не поймет. Вот он и дал ей это право, хотя у самого крыша едва не поехала, пока она там обжигалась вовсю.
— Так и будешь молчать? — напряг челюсти, сверля притихшую «воительницу».
— Не буду, — вскинула потухшие глаза. — Прости, что не послушалась. В том клубе действительно одни уроды. Никто там не нуждался в солистках.
Лёшка слегка покачивался с носка на пятку, выказывая тем самым нетерпение. Так и хотелось рявкнуть: «Харе мямлить!».
— Я, Наташка, и ещё несколько девочек прошли отбор, — подняла она заплаканные глаза, и у Лёшки перехватило дыхание. Сколько боли в них было, сколько разочарования. Да, в жизни бывают и не такие огорчения. Настало время спуститься с небес на грешную землю. — Нас позвали в кабинет к некому Калугину и чётко объяснили, зачем мы понадобились,
И снова ударилась в плач, переживая повторно весь тот кошмар, не замечая, как заиграли Лёшкины скулы. Калугина он видел пару раз и имел представление, что за мразь руководит клубом. Ну что же, значит придется как-то подкараулить с*ку и провести разъяснительные работы. Никто не смел обижать его девушку.
— К тебе приставали? — застыл, ожидая ответа.
— Нет. Нам просто предложили… — запнулась, стыдясь своей безмозглости, — параллельно с выступлениями на сцене развлекать именитых гостей в отдельных комнатах. Конечно, я отказалась, — призналась тихо, подойдя к Гончарову. — Никто не согласился… Мне так жаль, Лёш. Простишь меня? Я не хотела ссориться. И ждать тебя буду, и письма писать буду и вообще, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Просто, в последнее время всё так навалилось, не знаю, что нашло на меня, — вскинув руки, обняла крепкую шею и прижалась к широкой груди. — Мамина болезнь, постоянные ссоры, контроль, действующий на нервы похлеще удавки. Я всего лишь хотела доказать, что тоже что-то могу.
— Дурочка ты моя, — выдохнул рвано, чувствуя, как стало жарко в паху. Лучше бы разомкнуть объятия, ограничив телесный контакт, но не так просто отстраниться, когда кровь хмельным солодом забродила по венам, распаляя нешуточное желание. До зубного скрежета захотелось приласкать, зацеловать, сорвать с губ хриплый стон. Они и раньше ласкались, даря друг другу наслаждение, но сегодня он как никогда боялся слететь с тормозов. — Никому ты ничего не должна доказывать. Я тоже виноват.
— Лёш, — Вика перехватила его руки, доверчиво заглядывая в глаза, — я хочу тебя, — покраснела, но взгляд не отвела. — А ты?
Она ещё спрашивала? Да будь его воля…
— Неужели не хочешь? — по-своему расценила его ступор, призывно облизав губы. — Тем более, так долго ждал.