— «Управляй и оживай?» — посмеиваюсь я. — В этой фразе даже смысла нет. Нет ничего очевиднее, чем придумать первую попавшуюся рифму к слову «Управляй» и назвать это концептом. «Управляй и оживай». Конечно, ты живешь, когда находишься за рулем! Это основное требование правил дорожного движения. И с чего это женщина сидит за рулем, одетая лишь в бриллиантовое бикини? Я просто не понимаю. Ей не холодно? Куда она едет? Ни одна из моих подруг не водит машину в бриллиантовом бикини.
Лео Фрост сглатывает и смотрит на меня сверху вниз.
— Эту рекламу придумал я, — говорит он спокойным, глубоким голосом.
— Ох. Упс. Простите, — мнусь я, чувствуя некоторую вину.
— Не беспокойтесь, — ухмыляется он, многозначительно путешествуя взглядом по моей пижаме-боди. — Эта работа рассчитана на высокий класс. Вы вряд ли попадаете в целевую аудиторию.
Они все смеются надо мной, а Лео Фрост подмигивает мне так же нахально, как подмигивал Валентине.
— Теперь ступайте, будьте хорошей девочкой.
Он не мог такого сказать.
— Ну и гребаный пенисовый принц, — шиплю я. Вот только получилось скорее не шипение, а возмущенный крик.
Все помещение окунулось в безмолвие. Зараза. Я только что прокричала «пенисовый принц» на презентации книги букеровского призера? «Пенисовый принц» даже не настоящее ругательство. Я придумала его только что! И получилось не так оскорбительно, как хотелось бы. Вообще, звучит как какой-то комплимент. Дерьмо. Что за бездарное использование слова «пенис», Джесс?
— Простите все, — говорю я, поднимая руки. — Простите, что прервала ваш большой вечер. Прощу прощения, Дэвис Артур Монблан. — Дэвис Артур Монблан смотрит на меня и ужасается. Люди шепчутся, прикрывшись ладонями, и бросают в мою сторону взгляды, выражающие отвращение. Бенедикт Камбербэтч гневно качает головой.
Лео Фрост делает неторопливый глоток пива и смеется. Он хохочет!
— Думаю, вы должны отправиться домой, — произносит он оскорбительно, впериваясь в меня зелеными глазами, после чего направляется в толпу, чтобы подойти к группе умных и красивых женщин, следующих за ним цепочкой.
Вот что за полный… пенисовый принц!
— ПЕНИСОВЫЙ ПРИНЦ! — воплю я ему в спину.
Дерьмово дело! Я повторила свой выкрик. Он поворачивается, на его лице выражение крайнего изумления. Одна из женщин толкает его локтем и что-то шепчет на ухо. Они оба смеются ну очень ехидно, кивают в мою сторону и после этого отворачиваются к другой компании стильных и мозговитых людей. Да что он, черт дери, о себе возомнил?
Ух! Я марширую к нему, вознамерившись поставить его в известность, что он не так крут, как думает, что назвать меня «развлечением» в первые мои минуты здесь довольно жестоко, и что он ни капельки не похож на Тома Хиддлстона. Но прежде чем я добираюсь до него, из ниоткуда с подносом и шампанским на нем возникает официант (который, между прочим, с треском провалил свое обещание не позволять мне пить больше одного бокала). У меня не было времени замедлить свое яростное наступление на Лео Фроста, так что — ну твою мать — я врезаюсь в парня из персонала и сбиваю его с ног.
—У-у-ух, — стону я, когда его невероятно острый локоть попадает по моим ребрам, и падаю, распластавшись на полу.
Загипнотизированная, смотрю, как серебряный поднос взмывает вверх, а бокалы разлетаются в воздухе подобно дорогим, паршивым на вкус ракетам с тепловой системой самонаведения.
— Ой, ядрена кочерыжка, — шепчу я, наблюдая за разрушениями, следующими за моим падением на пол.
Лео Фрост разливает шампанское на свою челку и даже попадает в глаза. Он часто моргает и вытирает лицо модным розовато-лиловым галстуком. Индианка с кислой миной расплескивает шампанское по всему ее прелестному платью, и, изображая горе, раскрывает рот в беззвучном крике. Тощий официант подскакивает с пола и опозоренный уносится в подсобку за баром. Бенедикт Камбербэтч заливает себе область между ног. И что хуже всего, все стопка книг «Пчеловод» промокает насквозь. Дэвис Артур Монблан обреченно поднимает одну копию, зажимая ее твердый переплет указательным и большим пальцами, и пытается стряхнуть с нее пролитый напиток. Ох, боженьки. Это гораздо хуже, чем залить его произведение капающим потом. Я прикладываю руку в голове. Твою мать.
Лео Фрост пальцами открывает липкие, залитые шампанским глаза, ловит мой взгляд и идет прямо ко мне. Протягивает наманикюренную руку и помогает мне встать. Очень мило с его стороны, учитывая обстоятельства.
— Спасибо большое, — говорю я искренне. — Мне очень, очень жаль. Этот шторм из «Болланже» несчастный случай. Я совсем не видела официанта, он появился передо мной из ниоткуда! Черт. Ваши глаза…
— Я понятия не имею, кто вы такая, и с чего взяли, что должны быть здесь… — обрывает он меня на полуслове с яростью, его впечатляющий баритон доносится до всех концов комнаты. Почему он говорит так громко? — Но вы сплошной позор. Неприемлемо одеты, грубы и… еще и хамка. Вы испортили очень важный для многих людей вечер. Полагаю, вы уйдете сейчас же, пока я не позвал охрану.
Я моргаю. Желудок скручивается. Я пытаюсь сказать хоть что-нибудь, что угодно, но рот открывается и закрывается, как у обезьянки из рекламы чая «ПиДжи типс». Должно быть, это первый раз за всю мою жизнь, когда у меня нет слов. Мне это вообще не нравится. Обычна я полна слов. Я обожаю их и лелею, а сейчас, когда они на самом деле мне нужны, они меня предают. Щекам становится жарко, когда один из посетителей вечера начинает медленно хлопать, поддерживая речь Лео Фроста. Затем женщина рядом присоединяется к нему, а вскоре аплодисментами оказывается охвачена вся толпа. Черт подери. Я так долго мечтала стать частью настоящих спонтанных медленных аплодисментов, но вряд ли могу принять участие, когда их цель продемонстрировать мне, что я за тупица. Или могу? Не-не-не. Не стоит.
Ужасное ощущение. Они и правда ненавидят меня. В этом помещении так много людей, которыми я восхищаюсь, а они меня ненавидят. Лео Фрост продолжает свое публичное выступление, церемонно поворачиваясь к толпе людей и разводя руки в стороны.
— Безусловно, мы не должны позволять какой-то сомнительной особе портить потрясающий, несмотря ни на что, вечер, и я бы хотел персонально принести глубочайшие извинения за заминку в празднике моего многоуважаемого дяди, Дэвиса Артура Монблана. Сегодня здесь собралось много великолепных писателей. Так давайте же будем рассматривать эту небольшую диверсию как потенциальный сюжет для книги? Продолжаем?
В толпе слышится деликатный смех.
Сомнительная? Я сомнительная?
— Какого хрена ты творишь? — выплевывает Саммер, подходя ко мне сбоку. Она хватает меня за локоть и тащит к выходу. — Господи. Ты сплошное разочарование, Джесс! Ну вот зачем ты так? Ты как чертов подросток.
— Я… я… Официант появился из ниоткуда. Это самый настоящий несчастный случай. Где Валентина? Мне необходимо извиниться.
Верчу шеей, пытаясь в толпе обнаружить Валентину. Ее нигде нет. Вместо этого Лео Фрост, прислонившись к барной стойке, ловит мой взгляд и снисходительно осматривает меня с головы до ног.
— Ни за что! Никакой Валентины, — шипит Саммер, вытягивая меня на заполненную лондонскую улицу. — Теперь она не захочет с нами иметь дело! Это конец.
Глава седьмая
Попридержите свои слезы для подушки.
Матильда Бим, «Как быть хорошей домохозяйкой», 1957
Прошло три дня, а от Валентины Смит или кого-либо другого из «Саутбанк Пресс» не было слышно ни слова. На второй день Саммер заперлась в своей спальне и отказывалась выходить. Я разбила у ее дверей лагерь и предпринимала попытки убедить ее, что после того вечера с бесплатным шампанским у сотрудников издательства наверняка до сих пор ошеломительное похмелье и нет сил подняться, чтобы сделать поздравительный звонок. Саммер не отвечала, только посылала Холдена туда и обратно за органическими ореховыми батончиками и настойкой из бузины, а также снабдила его инструкцией игнорировать меня, несмотря на все мои слова, даже когда я старательно пела: «Прошу, впусти, я была полной идиоткой, но я идиотка, которой о-о-о-о-очень жа-а-а-а-а-аль!» Я пыталась вытянуть ее рассказами о том, как мистер Белдинг по ней скучает, хотя, по правде говоря, он казался гораздо более счастливым, рыская вокруг без всякой одежды.