— Ага. Она моя бабушка.
— Ох. Я и не знал, что у нее есть семья… Никогда не видел, чтобы ее навещали… Эм, простите, что назвал ее старой леди Бим.
— Ой, не переживайте. — Я понижаю голос. — Честно говоря, я вроде как вспомнила о ее существовании только… о-о-ох, около пяти часов назад. Мы никогда не встречались. Она даже не знает, что я иду к ней!
— Ого. Так вы ничего о ней не знаете…
— Ничегошеньки. Пшик. Если подумать, то это даже круто. Типа сюрприз-сюрприз, но, знаете, в хорошем смысле.
— Ну да. Конечно.
Когда мы наконец достигаем верхней ступеньки, доктор кладет вещи на пол, протягивает руку и, немного запыхавшись, представляется:
— Я Джейми. Доктор Джейми Абернати.
— Приятно, — я принимаю его руку и сердечно жму ее. — Я Джесс. Мисс Джессика Бим.
— Удачи там, мисс Джессика Бим.
— Это с чего бы мне понадобилась удача? — Я поправляю очки на покрывшемся испариной носу. — Я ее внучка. Бабушки любят внучек, это заложено в человеческой природе.
Чего это он так приподнимает бровь?
Глава девятая
Крепкие слова никогда не должны слетать с губ благовоспитанной Достойной Женщины. «Боже, ужас» допускается лишь в минуты наисильнейшего раздражения.
Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955
— Вы, должно быть, Джессика.
Я узнаю застенчивый голос из интеркома, когда дверь открывается и передо мной предстает крупная девушка со скромной улыбкой, брекетами на зубах и покрытым веснушками носом. Ей чуть за двадцать, и выглядит она аккуратной и благопристойной жительницей пригорода. На ней кремовый передник поверх длинной юбки и огромная темно-синяя футболка, а ее вьющиеся тусклые каштановые волосы убраны назад в тугую тонкую косу.
— Я… а… Пич… Кама… — бормочет она, почти не встречаясь со мной взглядом, но протягивает пухлую руку с короткими ногтями, накрашенными бесцветным лаком.
— Рада встрече, — отвечаю я, пожимая руку в ответ. — Боюсь, я тоже напичкана. — Я указываю на почти порвавшийся мусорный мешок.
— Нет, нет. Эм, Пич — мое имя, — говорит она тихо, а ее круглые щеки приобретают ярко-красный оттенок. — Эм, Пич Кармайкл. Я помощница миссис Бим.
— О! Крутое имя.
У бабушки есть прислуга!
— Миссис примет вас в приемной.
Примет в приемной? Я фыркаю и осматриваюсь, готовая увидеть выскакивающего из-под лестницы кузена Мэттью. Ох, как же мне нравится кузен Мэттью[21].
Мы проходим на этаж, и мои ожидания о прекрасном, великолепном жилище, что я выстроила на основании внешнего вида дома, не оправдались. Совсем. Главный вход, конечно, огромный и широкий, но еще и удручающий. Я устремляю взгляд на потолок и вижу гигантскую, экстравагантную хрустальную люстру, у которой из всех лампочек светит только одна — остальные восемь перегорели. Мы поворачиваем за угол и идем по тускло освещенному коридору. Ого. Здесь повсюду кучи мусора! Все заполнено разнообразным хламом. Всякой всячины просто-таки навалено! Я натыкаюсь на глиняный бюст головы какого-то мужика, после чего пячусь, ударяюсь о громыхающий старый пылесос и, в конце концов, спотыкаюсь о высокую кипу газет. Как будто играю в «найди мышеловку». Я все-таки падаю и приземляюсь на пятую точку, а в лицо вжимается деформированная теннисная ракетка.
— На по-о-о-омощь!
Пич резко разворачивается, объятая ужасом.
— О боже!
— Я-то думала, это у меня бардак! — кричу я, убирая ракетку от лица и надавливая на лодыжку, чтобы проверить ее целостность. Пич протягивает руку и помогает подняться на ноги.
— Ты в порядке? Мне очень-очень жаль. Я так привыкла лавировать и уворачиваться в этом коридоре, что забыла — для гостей это действительно полоса препятствий. — Она мягко пожимает плечами. — Не то чтобы у нас много гостей, только ты да почтальон Гэвин.
— Все со мной нормально. — Я с трудом встаю и отряхиваю облегающие джинсы.
Аккуратно обходя перламутровые напольные часы, я оглядываюсь в изумлении. Этот коридор воплощает в себе все влажные мечты Дэвида Дикинсона[22]. Что может быть отвратительнейшей мыслью когда-либо посещавшей мою голову.
— Ого, да вам стоило бы поучаствовать в шоу «Сокровища на чердаке».
Пич выглядит довольно серьезной.
— Мы даже не можем открыть дверь на чердак. Миссис Бим… в общем, она предпочитает, чтобы ее вещи были неподалеку.
— Это я вижу. — Я пробираюсь мимо стола, на котором находится два выдернутых из розетки телефона. Какого хрена?
Пич открывает очередную массивную дверь и заводит меня в огромную, просто-таки гигантскую комнату. Потолки такие же высокие, как и в коридоре, одна стена цвета бордо украшена картинами маслом в золоченых рамах. Другие три стены заставлены заполненными до предела книжными шкафами. До моего слуха доносится жуткая песня пятидесятых «Мой особенный ангел», исполняемая Бобби Хелмсом, которая раздается из старомодного проигрывателя, стоящего на подоконнике огромного раздвижного окна. А в дальнем углу комнаты на кажущемся жестким кресле цвета утиного яйца чопорно восседает моя бабушка, увлеченная какой-то книгой. Она худая, но из-за того, что она сидит, я не могу судить о ее росте. Ее серебристо-белоснежные волосы уложены с шиньоном в, как я полагаю, стиле Грейс Келли, но несколько жестких завитков выбиваются у ее висков, создавая некий эффект ореола. Бабушка отрывает заинтересованный взгляд от книги и мне становится видно, что она, как и я, носит очки. Только у нее не те, что с классной черепаховой оправой, а большие, красные, вытянутые к внешним углам и с супер-толстыми линзами, из-за которых глаза кажутся мультяшно-огромными. Она немного похожа на персонаж Тима Бертона. И не в хорошем смысле.
— Эм, миссис Бим, Джессика Бим здесь, чтобы повидаться с вами.
Пожилая женщина резко вздыхает.
Ох.
Бабушка. Моя бабушка.
Это очень странно.
Это охренительно странно.
Какого хрена я здесь делаю?
Это глупая и смехотворная идея.
В голове начинает неприятно зудеть.
Ладно, успокойся, Джесс. Будь самой собой, будь простой. Сделай так, чтобы ты ей понравилась, убеди ее дать тебе немного своего состояния, чтобы отправиться на Ямайку. О-о-о, или в Новую Зеландию. Шли ей милые открытки, верни долг, звони на Рождество, ля-ля-ля, улетай в Перу или на Сент-Люсию, живи долго и счастливо, аминь, и так далее. Все тип-топ.
— Эм, здравствуйте. Я Джессика. Джесс, — говорю я, в смятении пытаясь убрать руки в карманы узких джинсов, прежде чем понимаю, что это — та самая модная модель с фальшивыми карманами, и получается, что я просто тру себя. — Я дочь Роуз. Ваша внучка, получается. Простите, что как гром среди ясного неба, просто… Я не могла не прийти. Эм… не могла устоять[23].
Я только что процитировала песню Адель? Почему я веду себя так странно?
— Оставлю вас, — бормочет Пич настолько тихо, что я едва ее слышу, после чего неуклюже горбится и покидает комнату.
Бабушка косится на меня, откладывает книгу на край стола из красного дерева и поднимается со своего кресла куда более плавно, чем я думала, учитывая, что ей, наверное, миллиарды лет. На ней шерстяная розовая юбка, кажущаяся жесткой, и белая шелковая блуза с длинным рукавом. На одной из пуговиц покрывающая ее ткань уже поистерлась.
— Дж-Джессика? Малышка Джессика? Это… на самом деле ты? — выдавливает она голосом в самой что ни на есть аристократической манере. Она прижимает костлявую руку к груди, быстро моргая огромными глазами. — О, боже мой, ты здесь!
Ну, мать твою, наконец! Хоть кто-то на этой планете рад мне.
— Да! — отвечаю я гордо, блаженно улыбаясь. — Я здесь… Вот она я!
— Ох, Джессика, — причитает бабушка, пожалуй, слишком драматично. — Она бросает взгляд на затейливо оформленный потолок и, качая головой, громогласно заявляет: — Спасибо тебе, Боже! Спасибо, что привел ее ко мне.