Ух ты! Мама жила в Нью-Йорке? Интересно, долго ли? Она выросла в Нью-Йорке? Была ли она чирлидером? Почему они вернулись? И снова меня осеняет, сколького же я о ней не знаю, сколького не знаю о своей семье, и оттого, что я не интересовалась всем этим, пока был шанс, на меня накатывает чувство вины. Полагаю, благодаря тому, что я застряла здесь на весь следующий месяц, у меня, в конце концов, появится возможность узнать больше…
Не успеваю я развить эту мысленную цепочку, как дверь открывается нараспашку и в комнату возвращается бабушка, а за ней по пятам следует Пич, несущая новые, пушистые, василькового цвета полотенца.
— Ох, Джессика. Я не могла быть счастливее. Ты ответ на мои молитвы, — выпаливает бабушка. — Валентина просила держать ее в курсе нашего прогресса. Думаю, ты ей очень сильно нравишься. Ох, ну что за невообразимо чудесная сделка.
Пич демонстрирует свои чувства скромной улыбкой и порозовевшими щеками.
А затем мой худший кошмар становится явью. Они обе заключают меня в радостные групповые объятия. Я задерживаю дыхание до самого окончания этого действия, которое длится настолько долго, что у меня начинает мутнеть перед глазами.
— Новый друг, — шепчет Пич себе под нос несколько напряженно.
— Ой! Эм, да.
— Мне столькому нужно тебя научить, дорогая, — говорит бабушка с придыханием. — Я научу тебя всему, что сама знаю. Всему. Ты будешь идеальной Достойной Женщиной. На этот раз я сделаю все правильно.
Кроссовки уже на мне. Я могу выбежать, умчаться прямо сейчас и никогда не оглядываться назад… вот только мне некуда идти и нет денег, чтобы в это «некуда» добраться. Пока.
— Гениально, — отвечаю я слабо, выбираясь из их цепких рук. — Прекрасно. Юху. Замечательно. Ура. Только… больше никаких объятий, хорошо?
Они легко смеются, словно я шучу. Вот только я не шучу.
После получения ключа от дома, домашнего номера телефона и — согласно моему непреклонному правилу «без объятий» — долгих радостных и сентиментальных похлопываний руками бабушка неохотно позволяет мне уйти (в связи с хорошим поведением) на пробежку, сказав явиться к часу дня на встречу с ней и Пич в кафе «Люциус» на улице Кенсингтон-Хай к неотложному обеду.
Моя пробежка — приятное и окрыляющее занятие на пересечении роскошных Кенсингтон и Челси Стрит, и мне нравится открытие, что не нужно постоянно опускать голову, чтобы избежать придурков, выгуливающих собак, как обычно приходилось делать в Манчестере. Прямо луч света.
Я пытаюсь не думать о том, чем собираюсь заниматься на протяжении следующего месяца, о том, что снова придется встречаться с пенисовым принцем Лео Фростом, что теперь мне нужно написать двадцать тысяч слов за четыре недели, или о том, что улыбка бабушки сильно похожа на улыбку мамы. Вместо этого я надеваю наушники, включаю на своем айфоне «Arctic Monkeys» на полную громкость и размышляю о деньгах, что принесет этот проект, и свободе, к которой он приведет.
Когда бегать больше нет сил, я проверяю время на телефоне. Десять минут второго. Упс. Я лечу к кафе «Люциус», вспотевшая и со сбившимся дыханием, так быстро, как могу. Замечаю бабушку и Пич за одним из столиков, стоящих на тротуаре снаружи кафе. Сегодня, должно быть, градусов тридцать, но, приближаясь, я замечаю, что Пич держит зонтик над бабушкиной головой, а свободной легонько мне машет.
— Ох, ты здесь! — произносит бабушка, когда я опускаюсь на железный плетеный стул рядом с ними, пытаясь восстановить дыхание. — И жутко вспотевшая. Не страшно, главное, ты здесь. Также, Джессика, тебе следует запомнить, что опаздывать никогда не было залогом стиля. — Она одаривает меня многозначительной улыбкой.
— Зачем зонтик? — спрашиваю я, снимая обмотанные вокруг шеи наушники и оставляя их на столе.
— Зонт защищает миссис Бим от вредящих лучей солнца, — поясняет Пич, как будто для нее в порядке вещей держать чертов зонтик над чьей бы то ни было головой. Интересно, сколько уже она его держит? Ее рука наверняка убийственно болит.
— Верно, кожа Достойной Женщины должна быть увлажненной, свежей на вид и гладкой, — продолжает бабушка. — Идеального мужчину оттолкнет нездоровый цвет лица.
Я фыркаю.
— Тип, который отвергнет тебя из-за пары прыщиков? Как по мне, такой парень —придурок. Мне нравится солнце, очень. — Я закрываю глаза, раскидываю руки в стороны и счастливо вздыхаю, греясь в солнечных лучах теплого, золотистого светила. — Да и сегодня у нас есть волшебная светоотражающая тональная основа, созданная учеными, знаешь ли. Скрывает абсолютно все.
— Естественная чистая кожа ‒ лучшая основа, — настаивает бабушка. — Столькому учить, — бормочет она тихо.
— Это всего лишь кожа. — Я закатываю глаза и снимаю очки, протирая их жесткой льняной салфеткой со стола. — Не знаю, чего ты так бесишься, прям «положи лосьон в корзину!»[29]
— Ах да, лосьон — это отличная идея. — Бабушка одобрительно кивает, не обращая внимания на сам характер реплики. — Мы должны увлажнить тебя, как только вернемся домой.
Мы? Увлажнение меня должно быть каким-то групповым действием? Не думаю, что соглашусь на подобное.
Не успеваю я уточнить планы бабушки, как из кафе через дверь, оформленную виноградной лозой, к нам выходит официантка с тонкими меню кремового цвета.
— О, да, винная карта, — светится бабушка. — Думаю, закажу бутылку любимого винтажного шампанского. Радостные моменты всегда нужно отмечать. — Затем она взглядом сканирует страницы, и ее ноздри раздуваются.
Я смотрю в свою копию винной карты. Черт подери, как все дорого! Если верить словам Пич, бабушка не может себе это позволить, чек от Валентины не будет действительным еще несколько дней, и даже тогда ей в первую очередь придется покрыть месячную оплату по закладной. Ее щеки слегка розовеют.
— Боже, как же я ненавижу шампанское, — вклиниваюсь я, возвращая меню официантке. — Вы не возражаете, если мы не станем брать ничего из списка?
— Я тоже так думаю, — горячо соглашается со мной Пич. — Но мне бы хотелось какого-нибудь домашнего лимонада, пожалуйста.
Губы бабушки дрожат. Прежде чем захлопнуть меню, она мгновение пристально смотрит на стол.
— Ох, само собой, я не стану брать целую бутылку для одной меня. Мне, похоже, тоже лимонада, пожалуйста.
— Будете что-то есть? — спрашивает официантка, держа карандаш наготове.
Все мы заказываем самые дешевые блюда — зеленый салат для бабушки и Пич, и, отдельным заказом, нарезанную вручную жареную картошку — мне. Официантка окидывает нас сердитым взглядом и только после этого возвращается в кафе.
Бабушка резко вздыхает и тут же лезет в свою сумочку — настоящую модель от «Шанель», если смотреть по золотым застежкам — и вытаскивает из нее маленький кожаный блокнот с серебряной ручкой.
— Давайте поторопимся, нам нужно начинать, — говорит она оживленно. — Пич, тебе нужно позвонить секретарю мистера Фроста, чтобы узнать его расписание. Нам нужно знать, куда он пойдет, чтобы устроить их с Джессикой случайную встречу.
— Ой, об этом не беспокойся. — Я пальцем стучу по своему айфону. — Он есть в «Твиттере», я могу узнать о его передвижениях прямо сейчас.
— В «Твиттере»? — хмурится бабушка. — Это телефонный справочник?
— Нет, — посмеиваюсь я, показывая ей мобильный. — «Твиттер» — это социальная сеть. Смотри! Люди каждые несколько часов загружают сюда свои мысли, которыми хотят поделиться с миром: их планы, чем они завтракали, фотографии понравившихся им животных.
Она качает головой в недоумении.
— Какое кошмарное самолюбование.
— Сеть и правда очень популярна, миссис Бим, — подтверждает Пич, когда официантка приносит лимонад. — Знаете, Марта Стюарт тоже в «Твиттере».
— Дражайшая Марта в «Твиттере»? — Бабушка, похоже, в смятении. — Для чего?
Я пожимаю плечами.