— Это только что доставили тебе!
Она едва окидывает конверт взглядом.
— Благодарю, дорогая. Положи его, пожалуйста, на стол. Потом гляну.
Я представляю себе кипу нераспечатанных финальных извещений, что видела вчера вечером.
— Ну… Может, это тебе стоит открыть. Думаю, оно важное.
— Ага, обязательно… позже, — отвечает она неуверенно.
— Но…
Бабушка, демонстративно хмурясь, награждает меня тем же резким взглядом, каким награждала мама, когда я спрашивала, почему у меня нет отца, или когда я за день тратила карманные деньги, выданные на неделю. Я затыкаюсь и потираю шею. Почему я вообще впутываюсь в это? Это не моя проблема. Не мое дело. Примерно через две, ну или четыре недели я буду далеко отсюда, надеюсь, в другой стране.
Но… когда ты не обращаешь внимания на подобные письма, потом у твоей двери оказываются люди с недобрыми намерениями. А такое не должно происходить ни с одним пожилым человеком, независимо от того, кровный он родственник или нет. У меня внутренности скучивает от одной лишь мысли о таком кошмарном сценарии.
Я вскрываю конверт.
Бабушка поднимает голову, отрываясь от шитья, и широко открывает рот.
— Ч-что ты такое себе позволяешь? Это личное! Незаконно вскрывать чужую почту! Прекрати!
— Ты не вскрывала свою почту годы напролет, так что придется тебе смириться. — Я разворачиваю ярко-красное письмо и читаю его, улавливая угрожающие пассивно-агрессивные интонации в фразах «уведомление о владении», «существенная задолженность», «предложение графика выплат». Бабушка откладывает юбку в сторону и встает, чтобы дотянуться до меня и вырвать письмо.
Я без возражений отдаю ей его и с грустью наблюдаю за тем, как она его читает.
— О боже. Я… Я… — начинает она, но потом падает обратно в кресло и опускает голову.
Вот тебе и «О боже».
— Эй, мы справимся, ясно? — говорю я, тяжело сглатывая. — Не расстраивайся. Там говорится, ну, что им нужно, чтобы ты согласилась на график минимальных выплат. Если ты подпишешься, то они не вызовут тебя в суд.
Бабушка снимает очки и вздыхает, а ее глаза наполняются слезами.
— Как вообще дошло до такого? — бормочет она себе под нос, прежде чем встретиться со мной взглядом. — Я даже думать об этом не могу, Джессика. Я… Я надеялась, что, если не буду об этом думать, то проблема исчезнет сама собой. Говорила себе, что решу все, когда мои книги будут переизданы, но эти люди… — она трясущимися руками размахивает письмом, — невероятно нетерпеливы. И крайне грубы.
— Может, если бы ты просто позвонила им…
— Но финансовыми делами всегда занимался Джек! Это работа Достойного Мужа — решать подобные вопросы. Сама я не знаю, что делать. Как мне поступить?
Вот черт. Я тоже не особенно подкована в денежных вопросах, но моя старомодная бабушка вообще не имеет понятия, что делать. Как она может быть такой успешной писательницей и не иметь представления об обращении с деньгами и управлении задолженностями?
— Я могу устроиться на полставки, — предлагаю я.
Когда я путешествовала, то подрабатывала барменом. В Лондоне наверняка полно баров с вакансиями.
— Нет, — всхлипывает бабушка. — Нам нужно сосредоточиться на проекте для Валентины. Это лучшая возможность приличного заработка. Да и не могу я просить тебя платить за ошибки твоей бабушки. Просто не могу. Не когда это наша вина, что…
Тут из коридора доносится грохот, обозначая путь Пич, пролегающий через кучи находящегося там мусора.
— Со мной все в порядке! — кричит Пич. — Просто споткнулась о венчик!
Венчик? С какого перепуга там лежит… и внезапно в голове вспыхивает идея. Потрясающая идея.
— Бабушка, — говорю я, присаживаясь на диван напротив нее. — У меня идея. Может, мы могли бы продать что-то из твоих вещей?
— Прошу прощения?
— Я о том барахле, что захламляет коридор и чердак. Мы могли бы его продать, улавливаешь? Я клоню к тому, что ты же ничего из этого не используешь.
— Это все мои пожитки! У них… сентиментальная значимость. — Она хмурится так, будто я предложила отпилить и продать ее ногу.
Я закатываю глаза.
— Владение восьмью разными канделябрами не будет иметь значения, если ты будешь жить в парке.
— Ох, святой боже! — Бабушка расклеивается, ударяясь в слезы. Зараза. Я вытягиваю руку и хлопаю бабушку по плечу.
— Я шучу. — Возможно. — Но сентиментальность для неудачников. При данных обстоятельствах ты должна быть безжалостной. Ты правда хочешь сказать, что тебе реально нужны все эти вещи? У входной двери лежат два шара для боулинга. Когда ты в последний раз ходила в боулинг?
Бабушка утыкается взглядом в свои коленки.
— Думаю, в 1978. Но… Я как-то могу решить сходить еще раз. Когда-нибудь.
— Не решишь! Что насчет граммофона? Какой-нибудь фанат музыки отвалит за него целое состояние!
— У меня есть граммофон? — удивляется бабушка. — А я и не замечала!
— Видишь! Ты и о половине своего барахла не в курсе. Мы даже можем продать всех тех фарфоровых кукол из моей комнаты. Они довольно жу…
— Нет! — перебивает меня бабушка яростно. — Нет. Только не их. Они останутся. Даже не обсуждается, эти куклы должны бы…
— Ладно, хорошо, боже мой! Кукол не продаем. Только ты решаешь, что мы продадим, выставив на «Ибэй». Я в восторге от «Ибэй». В прошлом году я там написала такое описание к сапогам на платформе, что разразилась грандиозная торговая война, и в итоге обувь была продана за шестьдесят фунтов. При том, что в магазине я за них отдала всего пятнадцать, и было это в 2003 году!
— «Иибэй»? — фыркает бабушка. — Это благотворительная распродажа подержанных вещей? Где она находится? В первой зоне[38]?
— Ох, тебе столькому нужно научиться, дорогая, — преувеличенно высокомерно пародирую я бабушку. — Но это правда. Я покажу тебе, как это работает. Все очень просто, да и может помочь держать на расстоянии судебных исполнителей, хотя бы до конца нашего проекта.
Бабушка делает глубокий, рваный вдох и опускает подбородок к груди.
— Я бы предпочла зарыться головой в песок.
Я пожимаю плечами.
— Не беспокойся, дерьмо случается — прости, — неприятности случаются. Но мы уже открыли письмо, и худшее позади. Мы со всем справимся, ясно? Все будет хорошо.
В ответ бабушка наклоняется ко мне, рукой, усыпанной темными пятнами, касается моей щеки и одаривает едва заметной улыбкой.
— Драгоценная Джессика. Благодарение небесам за тебя.
День пролетает за серией бабушкиных архаичных уроков по поведению. Из-за завтрашнего свидания с Лео и вероятности, что он может повести меня в невообразимо модное (читай: претенциозное) место, бабушка настаивает, что мне «следует научиться вести себя за столом». Согласно ее словам, я ем как «безумный пещерный человек». Что неправда. Я ем как взрослый человек. Который иногда плюется едой, вываливающейся ему на грудь. Но, по всей видимости, я должна класть в рот только крошечные кусочки еды, словно я какая-то печальная хрупкая птичка или француженка. Да это смешно. Когда мы дошли до «правильно использования столовых приборов», я сказала бабушке, что смотрела «Красотку» миллиард раз и знаю о правиле «ножи и вилки использовать от внешнего края к внутреннему». Но она настояла, что нам нужно отталкиваться от рекомендаций, данных в ее руководстве, в котором, конечно же, говорилось, что «столовые приборы следует использовать, начиная с внешнего края и продвигаясь к внутреннему».
Некоторые абсурдные советы, которые мы усвоили, звучат так:
Потешьте гордость Достойного Мужчины, позволив ему самому оплатить счет.
Дождитесь, пока ваш компаньон либо официант помогут вам сесть. Достойная Женщина никогда не садится за стол самостоятельно.