— Настолько плохо? — спрашиваю я. — Оно все в цветочек и… дерьмо. Тебе же нравятся вещи в цветочек, разве нет? Дизайн женщины, которой, ты говорила, восхищаешься… Кэт Кидстон! Это точно такой же принт.
— Я не говорила, что восхищаюсь Кэт Кидстон, — резко вздыхает Саммер, быстро притаптывая по полу. — Я говорила про отвращение. Питаю отвращение. И почему ты в очках? Надень линзы.
Я сдвигаю очки на нос.
— О, я потеряла линзы прошлой ночью. Не было возможности заказать новые.
— Некоторые люди заказываю вещи предварительно!
— Да? Не беспокойся. Если комедии восьмидесятых чему меня и научили, так тому, что люди в очках кажутся умнее других. Благодаря очкам я кажусь более начитанной. Они идеальны для похода в издательство!
— Это не поход, Джесс. Это может стать разделительной чертой между победителями в жизни и печальными неудачниками. Я знаю, кем собираюсь быть. Это очень важно. Почему ты не можешь относиться серьезно хотя бы к этому?
Я закатываю глаза, но знаю, насколько это мероприятие важное. Над сегодняшней речью я работала очень усердно. Однако, как любила говорить моя мама, если ты чего-то хочешь слишком сильно, значит, все пойдет наперекосяк. Так что я собираюсь делать то же, что и всегда. Быть спокойной. Беспечной как бестолочь в бассейне[4].
— Не нервничай ты так сильно, Сам. — Я похлопываю ее по плечу. — Они, наверное, и не заметят, как мы одеты. Они заинтересованы в наших мозгах.
Саммер ахает, бросает взгляд на ее ретро часы с Минни Маус (никогда не пойму, зачем люди носят безвкусные старые вещи, когда могут приобрести новые и блестящие) и крадется к чулану.
— Менять тебя уже слишком поздно, хотя за все те годы, что ты следуешь за мной, мой утонченный вкус мог бы и передаться тебе ну самую малость. А твои ноги? Искусственный загар вокруг твоих коленок лежит пятнами… у тебя голень кровоточит?
Я изучаю свои ноги.
— О, эм, ага. Немного кровоточила, но сейчас все прекратилось. Будет еле заметно. Разве что немного красных бумажных ворсинок, если вдруг кто обратит внимание.
— Красные бумажные ворсинки? С чего бы на твоей голени были красные бумажные ворсинки?
— Э-э-э…
В голову приходят только неправдоподобные причины.
— Вот. Надевай. — Она бросает мне длинное черное кашемировое зимнее пальто, от веса которого я отшатываюсь назад, отлетая к стене.
— Но сейчас июль! — Я смотрю на тяжелый материал с ужасом. — С меня стечет семь потов.
Саммер кладет руки на стройные бедра и устремляет на меня взгляд.
— Я сделаю дикое предположение, что у тебя совершенно нет подготовленной чистой одежды, и ты совершенно точно не можешь надеть туда джинсы. У меня высокий рост и сорок второй размер, сейчас уже, может, даже сороковой, а у тебя рост 161 сантиметр и размер сорок четыре, так что из моего тебе ничего не подойдет. Черт, Джесс. Просто надень пальто. Нам нужно идти.
Дерьмо. Она правда расстроена.
Еще до того, как сунула руку в рукав пальто, я уже ощутила выступающие на лбу капельки пота. Приблизительная оценка времени, когда мои брови растекутся полностью — примерно десять минут.
— Повеселитесь в Лондончике, девчонки, — гнусавит Холден с дивана, прикуривая свою сигарету «Голуаз». — Передавайте от меня привет старику ЛНД[5], хорошо? Хороший город. Хороший.
Саммер плавно наклоняется к нему, чтобы поцеловать, но аккуратно, стараясь не наткнуться глазом на барабанные палочки, которые он убрал за ухо.
— Пожелай нам удачи! — пищит она.
— Удачи, — мурлычет он, делая глоток из банки крафтового пива, прежде чем усадить ее к себе на колени для полноценного поцелуя. — Она сопутствует тебе, куколка. Ты сможешь.
— Я люблю тебя больше, чем чай, котят и абрикосовый джин, — бормочет Саммер, делая руками сердце, и хихикает, когда мистер Белдинг запрыгивает к ним, устраиваясь между ними c шипением.
— Я люблю тебя больше, чем группу «Mumford and Sons», — отвечает Холден торжественно.
Тело начинает ломить, как всегда происходит, когда кто-то в моем присутствии перебарщивает с эмоциональностью. У меня нет проблем с публичным проявлением привязанности, сама принимала участие в ее выражении разнообразными способами в разных местах. Но публичные признания в вечной любви? Буэ. Заберите меня отсюда.
— Увидимся, крокодильчик, — проникновенно шепчет Холден, ухмыляясь, когда Саммер наконец встает с его колен. Как только она отворачивается, он посылает мне усатый воздушный поцелуй и пошло подмигивает.
Фу, мать твою.
— Идем, Саммер, — говорю я, за спиной Саммер показывая Холдену средний палец. — Отправляемся в Лондон, чтобы поймать удачу!
Дневник Роуз Бим
17 апреля 1985
Сегодня ночью почти попалась! Когда я забиралась обратно через окно, с подоконника с грохотом упали «Приключения Гулливера». К счастью, я додумалась забраться в постель и накрыться одеялом с головой до того, как на шум в комнате пришла мама, чтобы поймать меня в этом миниатюрном кружевном платье а-ля Мадонна. Двадцать пять лет, а я все еще сбегаю из родительского дома, чтобы сходить в клуб. Господи.
Я жутко хочу получить предложение об актерской работе, чтобы иметь возможность убраться отсюда и стать независимой. Мама с папой твердо намерены не верить, что мне это нужно, особенно когда вокруг шныряет проклятый Найджел Пембертон со своими жирными волосами, кричащей «у меня крошечный пенис» машиной и набором скучнейших папок. Эй! На дворе 1985 год! Времена, когда женщина покорно ждала одобренного родителями замужества, давно прошли. Все как в чертовых романах Остин. Работа в галерее кошмарно нудная и почти неоплачиваемая, но, по крайней мере, я каждый день на некоторое время могу покидать дом, пока не пойму, что на самом деле хочу делать со своей дикой и драгоценной жизнью!
В общем, я слегка подвыпившая (не в потрясающем ли мятном ликере «Сrème de menthe» дело?) и пишу о вещах, которые не слишком интересны. Виктория пригласила меня в пятницу в новый классный клуб «Печальная канарейка»[6]. В Сохо. Папа умер бы. Ха! Уже не могу дождаться. Обожаю танцевать. Обожаю разноцветные огни. Обожаю развлекаться с Викторией, она такая шумная, совсем не такая ханжа, как Анна и Клэр-Мари.
Нужно ложиться спать и видеть сны. Завтра на работу. Бу-у-у-у. ПОМНИ, РОУЗ! В следующий раз снаружи прячь тапочки. Взбираться по этим балконам опасно даже не будучи обутой в туфли на двенадцатисантиметровых каблуках!
Р х[7]
Глава третья
Во время путешествий поездом ешьте только легкую, простую пищу. Сильные, стойкие запахи неприятны…
Не считая дружелюбных приветствий, соседи в поезде, как правило, не общаются. Если вы одинокая леди, возьмите книгу, либо насладитесь видами за вашим окном.
Матильда Бим, «Как быть достойной женщиной», 1959
Что мне интересно, так это почему все так одержимы «тихой зоной» в поездах? Они заявляют о своем предпочтении с почтенным благоговением. «О, я всегда бронирую место в “тихой зоне”, о да» говорят они, словно их уши настолько чувствительны, что просто не могут выносить создаваемый людьми шум и высокоскоростное путешествие одновременно. И затем эти своеобразные личности проводят всю поездку в несчастном и тревожном состоянии, ощущая покалывание в ушах, и, наблюдая, ожидают хоть малейший хруста от разломанного бисквита, который нарушит эту тишину и уничтожит магию специализированной «тихой зоны» навсегда.
Я открываю обожаемый ноутбук и помещаю его на пластиковый столик, пока сидящая напротив меня Саммер бросает гневные взгляды на ребенка через несколько сидений от нас, который громко пытается решить, какой у него любимый цвет: голубой, как небо, или желтый, как одуванчик.