— Куда ты? — спрашивает Джейми, следуя за мной.
— Док, когда я говорила, что не хочу обязательств, я не шутила. Я говорила серьезно, — зло выпаливаю я, выпуская воздух из-за надутых щек. — Ничего не изменилось. Секс крут, мы можем посмеяться, но ничего больше.
— Почему ничего больше? «Большее» — это как раз то, чем мы занимаемся, просто, как правило, с большим количеством разговоров. Не понимаю, почему ты не…
— Я… Я занята. Очень занята сейчас.
Джейми догоняет меня и приостанавливает с легкой усмешкой.
— Проектом? Ты даже не хочешь попытаться сделать наши отношения более серьезными из-за парня, с которым проводишь время ради проекта. Фрост? Так его зовут? Парня, которого ты дуришь?
Я торможу и упираю руки в бока.
— К нему это не имеет никакого отношения! А даже если бы и имело, — что не так, — то это не твоего ума дело.
Мы доходим до двери. Джейми собирается ее открыть передо мной, но я вырываюсь вперед и яростно дергаю ее на себя. Повернувшись к нему лицом, я говорю:
— Скажи Кики «да», — выдыхаю я. — Может, она сможет дать тебе то, что тебе нужно.
— Кико.
— Ну, Кико. Слушай, Джейми, ты мне нравишься. Мне правда нравится заниматься с тобой сексом, но тут, — я машу, указывая на нас обоих, — тут… нет ничего большего… и никогда не будет. Пора остыть.
Джейми стоит в холле изваянием. Он не говорит ни слова. Просто злится? Смущается? У него высокое артериальное давление? Я не знаю.
Я больше не могу это выносить, не могу быть свидетелем непрошенных перемен. Я чувствую себя ужасной, виноватой и, в общем-то, охрененно смущенной.
— Ты… Ты не следовал правилам, идиот, — выпаливаю я, и мой голос внезапно ломается.
И тогда я убегаю по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, дважды подворачиваю ногу и врываюсь в бабушкин коридор, пока Джейми обреченно глядит мне в спину.
Что случилось? Сначала я чувствую странное притяжение к Лео, а потом Джейми признается мне в чувствах.
Сегодня, должно быть, полная луна. Возможно, вся эта дикость из-за приливов, звезд или еще чего. Я поднимаюсь к окну наверху и сразу выглядываю наружу, устремляя взгляд на ночное небо. Но луна не полная. На небосклоне обыкновенный месяц.
Я пересекаю коридор судьбы, который сейчас совершенно пустой и больше не представляет опасности, и поднимаюсь в свою комнату. Яростно срываю с себя одежду и белье, быстро принимаю душ, полотенцем подсушиваю волосы и забираюсь в постель к Мистеру Белдингу. Чем раньше я засну, тем раньше исчезнет это тревожное чувство.
Но сон все не приходит. Я даже спускаюсь вниз, чтобы приготовить себе теплого молока, но это не помогает. Затем я на айфоне слушаю мягкие звуки океана, но и это не приносит толку. В итоге я лежу без сна, мучаясь, ворочаясь, размышляя, томясь и задаваясь вопросами до самого утра.
Глава двадцать седьмая
Влюбленность в выбранного вами мужчину по ощущениям может быть похожа на полет — наслаждайтесь, ведь вы определенно заслужили это. Но будьте осторожны, не теряйте головы. Достойная Женщина должна концентрироваться на цели.
Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955
После примерно двух часов сна я поднимаюсь в шесть утра и сразу же звоню Валентине.
— Алло? — слышу я заспанный голос. Валентина кажется не до конца проснувшейся. Я думала, все успешные люди встают рано. Так всегда говорила Саммер, когда я поднималась позже десяти часов.
— Йоу, Валентина. Это Джесс. Простите, что разбудила, я перезвоню позже.
— Джесс? Я проснулась, подожди. — Я слышу шарканье, и как Валентина прочищает горло. — Джесс Бим, сладкий котенок. Рада тебя слышать. Как дела?
— Прошлым вечером у меня было еще одно свидание с Лео.
— Прекрасно, на этот раз он отвел тебя в какое-нибудь шикарное место? В «Айви»? Ему очень нравится «Айви»...
— Нет, мы ходили в Национальную Галерею.
— Ох! Правда? Он всегда ходил в галерею сам, когда мы…
— Слушайте, Валентина, я хотела спросить, Лео когда-нибудь говорил с вами о его маме?
— Нет, не говорил. Насколько я помню, едва ли он вообще рассказывал о своем прошлом. А почему ты спра… стой… он… Он с тобой говорил о его матери?
— Ага. — Я включаю на телефоне громкую связь и кладу мобильный на одеяло рядом с собой.
На другом конце провода раздается сдавленный вдох.
— Боже, это так необычно. Вообще, он как закрытая книга.
— Говорил ли он с вами о своих рисунках?
— Его рисунках? Ты о чем? Ты о его рекламе?
— Нет, о его набросках.
— Лео рисует? Что он рисует?
— Не знаю, я видела только один рисунок. Старика в лодке.
— Старика в лодке? Рисунок хорош?
— Великолепен.
— Господи, Джесс. Боже мой. Он никогда не говорил мне, что ему нравится рисовать, ни разу за весь месяц. И он поделился этим с тобой? На втором свидании?
Я киваю, хоть она и не может меня видеть.
— Да, мы коснулись этой темы. А затем он сказал мне, что я ему нравлюсь. Что он считает меня оживляющей. Что он, эм, никогда не встречал женщин, похожих на меня. Это нормально?
В разговоре наступает пауза. После чего Валентина возбужденно говорит:
— Это не нормально. Этому неординарному поведению есть только одно объяснение.
— Какое?
— Романтические советы Матильды Бим пятидесятых годов, должно быть, работают. Похоже, они работают прямо-таки магическим образом. Я подозревала, что они могут работать, но это превосходит все ожидания! Матильда, наверное, в восторге. Ого. Продолжай в том же духе, Джессика-разумница, — продолжает Валентина радостно. — Подлый Лео Фрост заслуживает всего, что с ним случится.
— Разве? Точно заслуживает? — уточняю я, чувствуя легкий укол вины в сердце.
Валентина понимающе смеется, и звук ее смеха громко раздается из динамиков телефона, эхом разносясь по всей комнате.
— Ох, сейчас он, может, и продемонстрировал тебе другого себя, Джессика, но подумай обо всех женщинах, что были до тебя. О тех, кого он отшвырнул, с кем вел себя, как с трофеями, не показывая свои рисунки. Ты делаешь это ради них. Ради всех женщин Лондона. Будь сильной. Ты воительница, Джессика. Воительница.
Тогда я думаю обо всех разбитых сердцах. Разбитых сердцах и других опасностях. Думаю о разбитом сердце моей матери.
— Хорошо, — отвечаю я решительно, кулаком ударяя по пуховому одеялу.
Я, Джессика Бим, — благородная и истинная охотница на грубых и жестокосердных мерзавцев с притягательными ртами.
— И пиши, — подталкивает меня Валентина. — Записывай все для меня. Абсолютно все. Пиши как ветер, моя голубка!
— Конечно. Буду писать как ветер, сто процентов. Спасибо, Валентина.
— Всегда рада. Держи меня в курсе, утенок.
— Обязательно.
— И, Джесс?
— Да?
Голос Валентины становится низким и хриплым.
— Уничтожь эту крысу.
— Ага. Само собой. Приложу все силы.
Повесив трубку, я поворачиваюсь к разлегшемуся на другом конце кровати Мистеру Белдингу.
— Во что, мать твою, я встряла? — спрашиваю я у него, вскидывая руки в воздух.
Он отвечает вылизыванием своего зада.
— От тебя никакого толку, — ворчу я и отправляюсь в ванную комнату, чтобы пописать.
Странное ощущение нервозности, что я испытывала прошлой ночью, возвращается обратно, и мне крайне необходимо проветрить голову. Лучше секретного бега не поможет ничего.
Я переодеваюсь в костюм для бега и спускаюсь вниз настолько тихо, насколько только могу. Теперь-то я знаю, какие половые доски скрипят, потому перескакиваю и двигаюсь, словно танцую ирландскую джигу.
Внизу в холле я натыкаюсь на Пич в длинном бледно-желтом платье: она выходит из кухни с чашкой с кофе в руках, а во рту, между губами, у нее зажат тост. Черт, мне-то казалось, все еще в своих кроватях.