У меня вырывается стон, и в ответ Лео прижимает меня к себе еще теснее, целуя еще сильнее. Моя глупая голова начинает кружиться, дурацкое сердце вырывается из груди, а каждое чертово нервное окончание оживает и полыхает. Какого хрена происходит? Я подозревала, что мне может понравиться его поцелуй… но не настолько.
Я рукой провожу по его шее и ощущаю, какая она теплая, нежная, незащищенная и сильная.
Потеряв контроль, я льну к Лео, а он прижимается ко мне.
Именно так целуются мужчины и женщины в бабушкиных фильмах.
Как будто не хотят отрываться друг от друга.
Думаю, этот поцелуй может быть лучшим за всю мою жизнь.
Я отстраняюсь и какое-то время не могу прийти в себя. Лео громко хохочет.
— Ого, — говорит он, словно и в его жизни этот поцелуй может быть лучшим.
Твою мать.
Мне нравится Лео Фрост.
Дневник Роуз Бим
9 Июля 1986
Я беременна.
Откровенно говоря, я в чертовом ужасе. Я не знаю, что делать. Я пыталась дозвониться до Тома, но он не ответил. Сегодня после работы я пошла к его дому, но там никого не было. Надеюсь, с ним все в порядке, принимая во внимание, что он мне рассказывал о головорезах, которым должен денег. Я не могу мыслить ясно, мне нужно с кем-то поговорить. Подожди, мама зовет меня вниз…
Глава двадцать девятая
Целомудренный поцелуй на публике приемлем, остальное граничит с областью «тяжелого петтинга», и поведение подобного рода абсолютно недопустимо.
Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955
Мы с Лео целуемся на скамейке двадцать очень страстных и эротических минут, и все настолько хорошо, что я забываю, где я, с кем я и что мне следует делать. Или в моем случае — не следует. Хмурый смотритель парка прерывает нас, чтобы проинформировать, что от проходящих мимо молодых семей поступают жалобы, и нам не подобает на людях вот так блудить. Хихикая, как идиоты, мы встаем со скамейки и продолжаем прогулку по парку. На протяжении всего пути мы общаемся обо всем и ни о чем и каждые пять минут при взгляде друг на друга разражаемся беспричинным хохотом. Будто мы до сих пор не можем поверить, как же мы хорошо целуемся. Какие при этом потрясающие ощущения. Адреналин зашкаливает. Мы все время держимся за руки. Это смешно. Я смешна. Но… то, как мое тело реагировало на его… Это была не обыкновенная похоть, которую я чувствую, когда мне кто-то симпатичен. Это было очешуительно!
Когда Лео толкает меня к сикоморе, чтобы снова поцеловать, я охотно поддаюсь. Сейчас меня волнуют только эти потрясающие ощущения: будто я погружаюсь в водоем с теплой, маслянистой обалденностью.
Лео Фрост. Художник. Мыслитель. Человек. Охмуритель Джесс.
— Ох, Люсиль, — рычит он, носом утыкаясь мне в шею.
Мои глаза тут же распахиваются.
Я прекращаю целоваться и отскакиваю в сторону.
Люсиль.
Люсиль.
Это не по-настоящему.
Игра.
Лео думает, что целует другого человека. Он так целует не меня. Он целует Люсиль.
Я мысленно встряхиваю себя. Мне нужно взять себя, черт подери, в руки и поскорее.
— Люсиль, в чем дело? — спрашивает Лео с беспокойством во взгляде, а я пячусь от него.
— Мне… мне нужно домой. Я опаздываю, — мямлю я, быстро кивая и сканируя парк на предмет ближайшего выхода. — Мне пора уходить. Пора, эм, ложиться спать.
Лео смеется.
— О нет, это что-то вроде «мне нужно помыть голову»?
Я тоже смеюсь, но получается немного маниакально.
Лео снова берет меня за руку.
— Мы можем пойти ко мне? — Он хищно улыбается мне.
Моя вагина говорит «да». ДА.
— Нет! — кричу я. — Мне действительно нужно идти, а то я… опоздаю.
— Куда?
— Эм, на работу. Да. У меня много работы… с благотворительным фондом. С белками. Неотложные беличьи дела. Пока. Пока!
И прежде чем ему удается убедить меня очередным сверхъестественным, крышесносным поцелуем, я разворачиваюсь, зажимаю бабушкин зонтик подмышкой и убегаю из парка.
Мне отчаянно нужно остыть, потому до Бонэм Сквер я решаю пробежать. В этих туфлях на высоком каблуке это не просто, потому я несколько раз подворачиваю ногу. Одному Богу известно, как я выгляжу со стороны, затянутая в странное платье морячки, с остроконечной грудью, пока бреду по крутейшим улицам Лондона с антикварным кружевным зонтиком и яростно бормочу себе под нос: «Черт… Черт… Черт… Черт… Дерьмо… Черт».
В мыслях полный бардак. Вихрь смятений. Что происходит? Всю свою жизнь я была крайне осмотрительна, чтобы не потерять головы из-за парня. Господь знает, мамины предупреждения о людях, сближающихся с тобой, чтобы причинить боль, напугали меня до чертиков. Мне казалось, я умнее.
Но это не так.
Я идиотка. Тупица. Неудачница. Лохушка. Тупая неудачливая идиотическая лохушка.
Я была так убеждена, что Лео Фрост придурок, настолько была сосредоточена на притворстве другим человеком, что у настоящей меня спала защита, и теперь, похоже, у меня появились… чувства.
Чувства. Фу. Я чувствую их, эти чувства. Они полыхают внутри, отчего я чувствую возбуждение, испуг, волнение, вожделение и надежду на некое продолжение.
Но это все ложь. Никакого продолжения не будет. У Лео есть чувства ко мне только потому, что ему кажется, будто я «необычная» винтажная светская леди, которой нравятся стихи, искусство эпохи Возрождения, и которая в восторге от любых его чертовых слов и действий.
И, невзирая на все это, он удивил меня… Он мне понравился.
Так нельзя. Только не сейчас. Я же всю жизнь прожила, избегая конкретно вот этого.
Я думаю о маме. О том, что она сказала в день, когда я уезжала в университет, за полгода до того, как… Ох. Она встала в дверном проеме дома, ее глаза застили слезы, а руки она положила мне на плечи.
Никогда не отдавай свое сердце, дорогая. Если ты отпустишь его, то можешь не получить обратно, и тогда у тебя не останется ничего. Не будь глупой, как твоя мама. Верь мне.
Идя к дому бабушки, я с силой сжимаю кулаки.
Это опасно. Эти чувства опасны.
Ух, в парке я вела себя как зеленая дурочка. Я себя не узнавала в той растаявшей девице. О чем я думала? Я не думала. Мне нельзя рисковать. Я не могу закончить, как мама.
С небольшим интервалом я резко вдыхаю и медленно выдыхаю, пытаясь сосредоточиться.
Сделать можно только одно.
Мне нельзя видеться с Лео Фростом.
Нужно отменить проект.
Я готова ворваться в дом и заявить бабушке и Пич, что проект окончен. Что «Как заполучить мужчину методами 1955 года» просто больше не может существовать, есть кое-какие творческие разногласия, и им придется решать свои проблемы самостоятельно, без меня, потому что я не несу ответственность за случившееся — и вообще, с чего вдруг решение этой проблемы должно лечь на мои плечи?
Добравшись до комнаты, я легко приоткрываю дверь. Пич с бабушкой сидят на диване и смотрят по телевизору сериал «Скотт и Бейли»[60].
Бабушка потягивает шерри из бокала и мнет воротник блузки. Пич, на чьих коленях удобно расположился Мистер Белдинг, поглядывает в окно, вероятно, ждет, когда вернется ее подруга. Бабушка резко вздыхает, сосредоточенно глядя, как на экране Сюранна Джоунс ловит преступника с козлиной бородкой. Пич хихикает из-за того, как бабушка реагирует на сериал, и чешет живот Мистеру Белдингу.
Это их жизнь.
У меня скручивает внутренности от внезапно возникшей перед глазами картины, как бабушка вцепляется в перила дома, пока крепкий судебный пристав обчищает дом, выставляя ее на улицу. Потом я представляю, как Пич проходит собеседование в качестве соседки в неприглядное многолюдное общежитие в Пекхэме, и как она тревожится из-за того, что ей придется жить вместе с незнакомцами.