Слова расплываются перед глазами, когда я понимаю, что произошло. Он вообще знает о моем существовании? И бабушка. Она и дедушка Джек заплатили Тому, чтобы тот бросил маму. Из-за из снобизма. Потому что у Бимов есть репутация. Это кошмарно. На меня накатывает волна жалости. Неудивительно, почему мама не верила людям, совсем не удивительно, почему она была такой угнетенной и так страдала. Люди, которых она любила и которым верила больше всего на свете, обманули ее.
Пока я убираю дневники обратно в сундук, сердце часто колотится в груди. Подняться сюда было плохой идеей. Что я хотела найти? Почему решила забраться сюда именно сейчас, после всей сегодняшней драмы? Господи, моя жизнь — череда гребаных неверных решений.
Как же я зла. Зла на себя. На бабушку. Теперь ясно, почему она была так уклончива. Естественно, она не хотела, чтобы я знала, что маме разбил сердце не какой-то мужчина. Это была она. Она и Джек. Так вот что она имела в виду, когда говорила о том, что сможет «реанимировать себя». Она считала, что, приняв меня, все исправит.
Адреналин мчит по моему телу, вызывая чувство, словно я сейчас взорвусь. А ведь я думала, что бабушка и правда хорошая. Ощущала удовлетворение оттого, что она гордилась мной.
Я неосознанно тереблю рукава халата и наблюдаю за блестящими на свету пылинками, кружащими вокруг и будто никогда не приземляющимися на пол. Я думаю о маме. О взрослении в окружении тех, кто не хочет обнять, не хочет поговорить о любви, о пролитых слезах, о жизни в четырех стенах. Вспоминаю сидение на полу в библиотеке, когда позвонила Пэм, чтобы сообщить, что мама не нашла в себе сил жить дальше.
Бабушка лгала. И лгала по-крупному.
Спускаясь с чердака, я больше не таюсь, как по пути наверх, и наступаю не на одну скрипящую ступеньку, а на три. Из своей спальни выплывает бабушка, ее седые волосы взъерошены, а на бледном морщинистом лице испуг. Когда она понимает, что это всего лишь я, а не грабитель, то испытывает облегчение.
— Ох, Джессика, ты так меня напугала! Боже мой, как прошел бал? Ты хорошо провела время? — Вдруг она осознает, где я только что была. — Стой… что ты делала наверху? Я говорила тебе не…
— Ты врала мне, — перебиваю я ее, сходя с лестницы, мой голос дрожит. — Ты позволила мне думать, что не имела отношения к тому, почему мама была такой несчастной. Но во всем была виновата именно ты. Ты и Джек.
Бабушка легко покачивается.
— Это не то…
— Я только что прочла ее дневник! Она была влюблена, по-настоящему влюблена, нашла родственную душу, и лишь потому, что он не подходил под ваши стандарты, ваши драгоценные гребаные стандарты Бимов, вы заплатили ему, чтобы он бросил ее. И она так и не оправилась.
— Боже милостивый, — шепчет бабушка, ее нижняя губа начинает дрожать. — Я собиралась сказать тебе…
— Правда что ли?
— Да! Собиралась объяснить все. Когда проект был бы окончен.
— Ах, ну да, твой драгоценный проект. Ну, поздравляю! Лео признался мне в любви, так что, знаешь, гип-гип ура. Вот только он узнал, как мы обошлись с ним, как мы лгали ему, и это опустошило его. Мне не следовало верить тебе.
Бабушка заламывает руки.
— Когда она ушла, Томас вернулся.
Я моргаю.
— Что?
— Он вернулся через четыре дня, чтобы вернуть деньги. Он сказал нам, что любит Роуз и понял, что совершил ошибку. Твой дедушка отослал его прочь. Он солгал, что Роуз решила уехать и теперь живет с семьей в Нью-Йорке, и чтобы Том не смел даже на пороге нашем появляться. Я чувствовала жутчайшую вину.
В горле возникли болезненные ощущения. Я не понимаю, в чем дело.
— Мой отец вернулся, а ты так ей и не сказала об этом? — шепчу я, не веря своим ушам.
Бабушка начинает рыдать. Ненавижу это. Первым порывом было успокоить ее, но она этого не заслуживает. Из-за ее снобизма моя мать всю свою жизнь считала, что человек, которого она любила, взял деньги, чтобы бросить ее. А он так не поступил. Может, если бы она знала, она бы не…
— Джек запретил мне. Он был моим мужем. Мне следовало слушаться его.
— Она была беременна, ради всего святого!
— Когда мы отсылали Тома, то не знали этого. Я узнала об этом только тогда, когда обнаружила дневники Роуз в развязанном мусорном пакете за мусорными баками. Уже было слишком поздно.
Я провожу руками по своим волосам. Просто не могу поверить.
— Она всю жизнь верила в ложь. Это уничтожило ее!
— Я знаю, и я сожалею, — выдавливает сквозь слезы бабушка. — Мне казалось, я знаю, что для моей дочери лучше. Если бы она следовала моим советам, то, прежде всего, не связалась бы с таким ненадежным человеком. Забеременеть вне брака!
Я качаю головой.
— Ты невероятна, — выплевываю я, выпрямляясь. — Я знала, что ты старомодная, но это уже чересчур. Как ты только не видишь, насколько это чудовищно и осуждающе?
Глаза начинает щипать. Мне нужно убираться отсюда.
— Об этом я жалею больше всего, — тихо признается бабушка. — Джек разрушил все. После побега Роуз он стал много пить, потерял контроль над «Дилайтексом», удача отвернулась от нас, он стал холодным и отстраненным. Она ушла с его внуком, оборвала все связи, отказалась говорить с нами… меня это потрясло, но его — убило. Меньше чем через два года у него случился сердечный приступ. Поверь мне, я чувствую вину каждый день своей жизни. Я выследила Роуз после смерти Джека. Нашла вас обеих в крошечном домике в Манчестере. Когда я явилась, она кричала и бросалась на меня. Сказала, что если я люблю ее, то больше никогда не должна с ней связываться. Что мне оставалось, Джессика? Я не знала, что делать. Потому я постучалась в двери твоей соседки…
— Назойливой миссис Фарревэй? — шепотом уточняю я.
— Да, миссис Фарревэй. И предложила платить ей, если она будет посылать мне ежемесячный отчет о том, как вы справляетесь. Так я и узнала, что Роуз… что она… — Бабушка теряет самообладание, на ее лице проступает расстройство.
Я пытаюсь сглотнуть, но мешает огромный ком.
— Если ты знала, что она умерла, то почему не пришла на похороны? — спрашиваю я сорвавшимся от боли голосом. — Почему не пыталась найти меня?
— Я была на похоронах.
— Что? Ты врешь. Тебя там не было.
— Я была, Джессика. Стояла сзади, за другими гостями. Видела тебя с твоими друзьями. Ты была… в неважном состоянии.
Я вспоминаю мамины похороны. Как перед началом службы выпила полбутылки текилы, как Саммер пришлось держать меня, чтобы я могла стоять. Настолько пьяная, что даже не заметила Матильду.
— Почему ты не подошла и не заговорила со мной? — выпаливаю я. — Все могло сложиться иначе. Я была одна. У меня не осталось никого.
Слезы катятся по лицу бабушки и капля за каплей стекают на воротник ее кремового халата.
— Я хотела, Джессика. Очень сильно хотела. Но когда твоей мамы не стало, я получила письмо от ее адвоката с распоряжением, чтобы я никогда не контактировала с тобой.
— Ну, и как ты называешь вот это? — Я указываю на нас обеих.
— Я не выискивала тебя. Ты пришла ко мне. Я не могла отказать тебе. Тебе был кто-то нужен.
— Нет, это тебе был кто-то нужен. Кто-то, кем ты могла бы манипулировать. Тот, кто занялся бы твоими счетами и твоим тупым проектом. Ну, поздравляю. Все получилось. Я напишу книгу. Твой дом будет спасен. Рада за тебя.
— Мне все это неважно. Может, так было сначала, но теперь это не так. Для меня имеешь значение только ты.
— Тот, кто заботится обо мне, не стал бы толкать на то, что произошло сегодня. Я дерьмово себя чувствую из-за того, как поступила с Лео. Мы причинили кое-кому настоящую боль.
Бабушка опускает взгляд на свои трясущиеся руки. Она и правда мучится.
Внутренности скручивает, в животе бурчит.
— Слушай… мне нужно идти.
— Куда? — испуганно спрашивает бабушка. — Половина пятого утра!
— Неважно, лишь бы подальше от тебя.
Оставляя ее за спиной, я как в тумане тороплюсь в комнату, хватаю телефон и трясущимися руками, едва попадая по кнопкам, набираю первый номер, всплывший в памяти.