Но об этом непременно узнал бы Хайншток, когда на следующий день пришел в Винтерспельт. Весть о самоубийстве командира батальона распространилась бы в Винтерспельте с быстротой молнии.
Возможно, конечно, что Динклаге приставил пистолет к виску только после ухода из Винтерспельта. Где-то в период переброски 416-й пехотной дивизии в Северную Италию, еще прежде, чем его настиг приказ явиться к полковнику Хофману, он мог во время одной из стоянок отойти в сторону и покончить с собой. В этом случае Хайншток ничего бы не узнал.
Предположения. Мы не решаемся остановиться ни на одном из них.
Выберите, какое покажется вам наиболее достоверным, учитывая все загадки и противоречия, присущие уже слегка потускневшему от времени образу этого сложного человека.
2
Мы не станем описывать и то, какое воздействие оказало на Хайнштока известие о гибели Шефольда.
Вообще всю эту сцену между Кэте и Хайнштоком в пять часов вечера!
Стереотипный разговор онемевших людей. «Но этого не может быть», «Это просто страшный сон».
Их полная растерянность, неспособность понять причины.
Короткий спор. Пусть подождет, пока ее пропустят к Динклаге. Совершенно необходимо выяснить причины. Ее отказ. Она хочет уйти. С нее хватит. Она не желает терять время.
Первые тени, еще робкие, расплывчатые, тени наступающей ночи вины.
То, что теперь он больше не мог не отозваться на ее просьбы и должен был показать тайную тропу, которой пользовался Шефольд, совершенно очевидно. Он и не пытается возражать. Но даже если бы он пытался — от передачи этого диалога мы себя избавим.
3
Допрос, который Кимброу и Уилер устроили Кэте, был формальностью. Кэте не могла ничего объяснить, она могла только сообщить, что Шефольд убит.
После этого они сидели вместе и говорили о возможных причинах. Майор Уилер не упрекал ни Кэте, ни своего друга Кимброу. Он говорил о несчастном случае.
Путешествие на запад: последний этап
Хайншток приготовил ей и себе поесть. Они выпили кофе. Они убивали время — молчали или снова и снова гадали о причинах, побудивших Райделя убить Шефольда. (Райделя, ни имени, ни фамилии которого они не знали.)
Хайншток вернулся к своей теории о том, что у Динклаге нет опоры в массах, снова говорил о тех, кто всегда начеку, едва заподозрит что-то неладное, направленное против порядка, против фюрера и рейха.
— Вот на такого и налетел, наверно, Шефольд, — сказал он. — Другого объяснения нет. — Затем подумал и добавил: — Но упрекать Динклаге не в чем. Он не мог рассчитывать, что Шефольд налетит именно на такого идеального фашиста.
Снова Ханильвег, во второй раз. Неожиданные смерти.
Кэте подумала: «Значит, сегодня днем я не в последний раз была в хижине Венцеля».
Лампа освещала стол, у которого сидел Венцель Хайншток и курил свою трубку. Все остальное было в тени. Сыч, прятавшийся, вероятно, в полом пространстве верхнего ящика, оставался невидимым.
В восемь часов они двинулись в путь. Хайншток все время думал о том, как они справятся с темнотой. Ночь предстояла очень темная, хоть глаз выколи, от луны оставалась крошечная четвертушка. Но о том, чтобы брать с собой карманный фонарик, не могло быть и речи.
Кэте была одета точно так же, как тогда, когда пришла со своего последнего урока английского языка: коричневый шерстяной костюм, тонкие серые шерстяные чулки, прочные туфли. Когда она хотела надеть светлый плащ, Хайншток сказал:
— Лучше не надо!
Летнее платьице, купленное в Прюме, она, как и все остальное, оставила у Теленов.
В руках у нее, кроме плаща, ничего не было. В одном из карманов лежал кусок мыла, зубная щетка, паста, расческа. Самым ценным ее сокровищем был футляр с запасными очками. Их ей никак нельзя было терять.
Они нырнули в сосновый лес в том самом месте, где Шефольд обычно выходил из него. Сначала их окружала сплошная мгла, и все же они ориентировались лучше, чем ожидал Хайншток. Пространство между черными вертикалями сосновых стволов было словно заполнено серым прозрачным веществом. Так как весь октябрь не было дождей, земля, покрытая иглами, сухо шуршала под ногами. Идти по ней было приятно, хотя двигались они медленно, черепашьим шагом. «Нам понадобится час до Хеммереса», — подумал Хайншток.
Время от времени Кэте ощупывала одну из черных вертикалей, чтобы убедиться, что это дерево. Она чувствовала кору, шершавую, неровную. На ладони у нее оставалась смола.
Один раз она остановилась, подождала, пока и Хайншток остановится, прошла три шага, чтобы оказаться рядом с ним.
— Ты думаешь, он приказал его убить? — спросила она тихо, почти шепотом.
— Исключено, — сразу же ответил Хайншток, не понижая голоса. — Это ты выбрось из головы.
Он сказал это так, что Кэте решила раз и навсегда отбросить эту самую черную из своих мыслей.
«Без Венцеля я бы пропала», — подумала она.
Внизу, где кончаются ели, над ручьем есть луг, заросший арникой. Когда-то там было ущелье, а в нем — заросли ольхи, еще до того, как насадили сосну, этот скучный молодняк. Поэтому всюду, где земля не засыпана иглами, растут лесные фиалки и купена, мох и аронник.
Он обернулся к ней и спросил:
— Чувствуешь, как пахнет?
— Да, — сказала Кэте. — Как странно, этот цветочный запах здесь, в лесу.
— Это лунники, внизу у ручья, — сказал Хайншток, — Они цветут до поздней осени. И сильней всего пахнут ночью.
Он старался теперь идти так, чтобы срывать попадавшуюся тут и там дикую герань, звездчатку, дрему, волчник, медвежий лук, норичник, валерьяну, аконит, цирцею, молочай, не забывал и дикие орхидеи, ятрышник, любку; выйдя из лесу, он побрел по известняку, собирая дубровник, яснотку, герань, солнцецвет, камнеломку, бедренец, живучку, пока не собрал прощальный букет, который она еще долго будет вспоминать.
«Йозеф Динклаге сейчас укладывает вещи, — подумала она. — Возможно, уже завтра он будет на пути к Везуве. Туда, где летают бумажные змеи».
Сев на пни, они стали смотреть на хутор Хеммерес, белевший на фоне темной стены гор на противоположном берегу Ура. Света не было видно, но наверняка не из-за светомаскировки, а потому, что хозяева Хеммереса уже спали.
— Там еще лежат вещи Шефольда, — сказала Кэте.
Хайншток пожал плечами.
— Знаешь, что они с тобой сделают, когда ты окажешься там, — сказал Хайншток, и слова его прозвучали не как вопрос, а как утверждение, — Они отправят тебя в лагерь для интернированных. А после войны бельгийцы вышлют тебя обратно в Германию. Вот и все, что из этого выйдет.
— Ах, оставь! — сказала Кэте.
Наверно, он был прав. Но не стоило отравлять ей последние полчаса.
— Как-нибудь уж я устрою, чтобы остаться там, можешь быть уверен, — сказала она. — А если мне действительно придется вернуться, то лишь для того, чтобы сразу снова уйти.
— Ты знаешь, где меня искать, — сказал Хайншток.
Словно извиняясь за то, что уходит, она показала в направлении, в котором собиралась двигаться дальше, и сказала:
— Кто-то ведь должен сказать им, что произошло.
— Обойди хутор слева! — сказал он. — В этой темноте мостик отсюда не виден, но, когда подойдешь к хутору, сразу его обнаружишь. Быстро переходи мостик, и, если от твоих шагов кто-нибудь проснется, немедленно в лес!
У него возникла было мысль довериться хозяевам Хеммереса. Крестьянин наверняка знал, как пройти к американским постам. Но, когда Кэте рассказала ему, что завтра утром, как она узнала из письма Динклаге, Хеммерес будет занят, он отказался от этого намерения. Нельзя было положиться на то, что крестьянин, когда хутор перестанет быть на ничейной земле, не станет болтать о своих ночных гостях. И тогда он, Венцель Хайншток, попался. Это была одна из причин, почему они так поздно двинулись в путь. Хайншток хотел быть уверен, что люди в Хеммересе будут спать, когда Кэте пройдет по их двору.
— Когда поднимешься, кричи что-нибудь по-английски. А еще лучше до того, как окажешься наверху.