Она слышала, как Дэниел сказал мистеру Клейтону, чтобы тот предоставил ему разобраться в этом деле и никому ничего не рассказывал.
— Боюсь, что это мистификация. Какой-то человек с очень нездоровой фантазией играет с нами мрачные шутки. Мы тоже сегодня утром получили письмо.
— Вы тоже! — викарий насторожился.
— Потому-то я и говорю, что это мистификация. Но я дознаюсь, что стоит за всем этим.
— В таком случае могилу не следует трогать?
— О Господи, конечно же нет! — вскричала Шарлотта. В ее голосе слышалось сильнейшее волнение. — К ней нельзя даже прикасаться. Дэниел! Скажи ему!
— О том, чтобы прикасаться к ней, не может быть и речи. В любом случае потребовалось бы разрешение министра внутренних дел. Оставьте письмо без внимания, мистер Клейтон, очень вас прошу. Этот неприятный инцидент будет расследован в ближайшие дни. Спасибо, что пришли к нам. Не желаете ли перед уходом рюмочку мадеры?
Лавиния припомнила, как она обследовала комнаты с покрытой чехлами мебелью в старом палаццо на Большом канале. Быть может, кто-то уже тогда скрывался в них и с тех пор живет в этом тихом запертом доме? Он терпеливо выждал момент, чтобы проделать жуткую шутку, которая, без сомнения, не была просто шуткой. Ясно было, что она приведет в отчаяние Шарлотту с ее крайне нервной натурой. Неожиданным, однако, было и то, что она расстроила также и племянника контессы. Хотя Лавиния считала, что у Джонатона нервы железные, он явно был потрясен таинственными письмами. Потрясен настолько, что во время ленча ни разу не посмотрел в ее сторону и ни словом не напомнил о своей угрозе разоблачить ее. Не стал он и разыскивать ее, чтобы потребовать ответа на свое предложение. Приведение приговора в исполнение было отсрочено. И за это она должна быть благодарна неведомому мистификатору.
Дэниел послал мистеру Маллинсону письмо, в котором просил срочно навести справки, кто имел доступ в палаццо в Венеции и не произошло ли там чего-либо необычного или странного. Он предполагал съездить в Лондон, но затем решил дождаться ответа от Маллинсона.
— Возможно, в результате я поеду не в Лондон, а в Венецию, — объявил он.
Шарлотта откинулась на спинку кресла:
— Выходит, ты принимаешь все это всерьез?
— Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне все это нравится.
— Почему? — голос Шарлотты был почти не слышен.
— Шантаж — очень неприятное слово.
— Шантаж! — воскликнул Джонатан. — Объясните, что вы хотите сказать, Мерион.
Не обращая на него внимания, Дэниел продолжал разговор с Шарлоттой:
— Были у твоей тетки какие-либо другие родственники, кроме тебя и твоего кузена?
— Ты подразумеваешь кого-то, кто мог иметь виды на ее состояние? — слабым голосом спросила Шарлотта.
— Вот именно. В конце концов, ты вовсе не была Как уж близка к ней. Насколько я понимаю, она собиралась сделать тебя своей наследницей только потому, что ты взялась перевезти ее в Англию и ухаживать за ней до конца, а затем похоронить ее вместе с сыном. Мог существовать еще какой-то претендент на ее наследство, который оказался этим недоволен?
— Например, такой, как я? — грубо спросил Джонотан. — Только все дело в том, что я здесь и никак не мог править эти письма.
— Другой претендент, вроде твоего кузена, — продолжал Дэниел, по-прежнему обращаясь к Шарлотте. — Ведь ты познакомилась с Джонатоном только в Венеции. По-моему, вы раньше даже не знали о существовании друг друга. Не могло ли быть еще кого-то, кто находился бы в таком же положении? Вы должны знать об этом лучше, чем моя жена, Пит.
О Дэниеле и Джонатоне и прежде нельзя было сказать, чтобы между ними существовало взаимное расположение, теперь же они стали обращаться друг к другу холодно-официальным тоном. Теперь, похоже, было уже ни к чему изображать дружеские чувства, которых они не испытывали. Но почему? Лавиния не могла не признать, что слово «шантаж» как нельзя более подходило к Джонатону Питу раньше, но никак не в настоящий момент, ибо Джонатан потрясен ничуть не меньше Шарлотты. Она никогда не думала, что увидит на его дерзком лице страх.
— У старой дамы никаких других родственников не было, — категорическим тоном заявил он. — У Вилли Пита был только один брат — мой отец. Шарлотта знает ее родных по другой линии.