— В чем тут дело? Тебе должно быть что-то известно. — Он не называл Шарлотту по имени, не обратился ней, по обыкновению, со словами «дорогая моя», «милая». Он говорил с ней холодно и сурово, как если бы это был совершенно чужой ему человек.
— Мне известно? — Шарлотта на мгновение умолкла. — Но мне ничего не известно. Не имею ни малейшего представления...
— В таком случае вы что скажете, мистер Пит? — Дэниел резко повернулся к Джонатону, который сидел застывшей позе, одетый в дорожный костюм. Лицо его было спокойно, но покрыто какими-то странными пятнами. — Вы собираетесь ехать в Венецию. Только не говорите мне, что сами не знаете, за какой химерой вы гонитесь. Вы рассчитываете найти какое-то лицо — то лицо, которое написало эти письма и заказало это платье. Кто она?
— Откуда я знаю, черт побери? Прежде всего, это кто-то с весьма своеобразным чувством юмора. Конечно, я рассчитывал кого-нибудь найти. Я не думаю, чтобы эти письма были написаны призраком. Но кто бы это ни был, ясно, что отыскивать их в Венеции уже поздно. Они — он или она — по-видимому, находятся по пути в Англию. Если верить этому, — Джонатан указал на письмо, — они почти уже у цели.
Шарлотта вскочила, а потом застыла в неподвижности, словно не в силах сообразить, что делать дальше.
Сэр Тимоти надел очки и рассматривал платье, которое Дэниел бросил на спинку кресла.
— Ты должна признать, Шарлотта, это был любимый цвет Тэймсон. Кроме того, я заметил, что от нее всегда пахло духами «Фиалки». Интересно бы узнать, какие события в ее жизни внушили ей такую любовь к фиалкам. Так, и кто же оплатит счет за этот туалет?
Совершенно неожиданно Флора начал плакать, что и дало Шарлотте повод резко повернуться и яростно закричать:
— Мисс Херст, неужели у вас не хватает ума увести отсюда Флору? Эта кошмарная шутка не для детей. Дэниел, платье должно быть немедленно отправлено в Лондон. Мадам — как там ее зовут — надо сообщить, что произошла ошибка.
Она протянула руку к шнурку, чтобы вызвать звонком прислугу, но Дэниел ее остановил:
— Что ты делаешь?
— Звоню, чтобы унесли и упаковали это платье. Нельзя отпускать посыльного.
— Не делай этого, — спокойно сказал Дэниел. — Давай подождем, пока прибудет тот, кому оно принадлежит.
— Да никто не едет сюда. Кто может приехать?
Дэниел с каменным выражением на лице обернулся к Джонатону.
— Вы когда-нибудь замечали, — сказал он таким тоном, будто вел обыкновенную светскую беседу, — что всякий раз, когда речь заходит о крупной сумме денег, вокруг собираются волки? Кажется, контесса называла их хищниками. Так что позвольте мне попросить вас отсрочить ваш отъезд. Я уверен, что наш таинственный гость, который может появиться в любую минуту, — он повернулся, чтобы посмотреть в окно, — рассчитывает застать вас здесь.
Лицо Джонатона приобрело противную желтую окраску. Цвет трусости, подумала Лавиния. Ею овладело чувство злорадного торжества: пришла его очередь стать объектом угроз. Джонатан сидел как загипнотизированный. Замерев, словно испуганное животное, он неотступно смотрел на дверь, будто ожидая, что она в любую минуту распахнется и появится какой-нибудь ужасный призрак. В конечном итоге он оказался всего лишь малодушным ничтожеством. Брошенное на кресло лиловое платье словно бы служило странным символом его падения.
Что оно могло означать для него? Было ли вещественным доказательством того, чего он так боялся?
Наконец он заговорил. Но его слова не были ответом на вопрос Дэниела. Посмотрев на часы, он сказал:
— Мне надо трогаться, а то я опоздаю на паром. Можно мне еще раз воспользоваться вашей любезностью, Дэниел, и попросить, чтобы меня доставили на вокзал?