— Есть, — ответила Елена. — Моя дочь, Маша, работала бухгалтером в колхозе. После смены часами смотрела в телескоп, какие-то наблюдения делала, все записывала в тетрадь. Любила разные приборы, опыты… ругалась с собой, когда что-то не получалось. Теперь собирает противотанковые гранаты. Фугасные, что ли. По двенадцать часов не отходит от станка.
— Отступление будет недолгим, если все будут трудиться, как она.
— Все трудятся, не только моя дочь. У нас другого права нет.
— Вчера собрали группу из десяти партизан. Две женщины из отряда стреляли получше меня. Разок пристрелявшись, одна из них повторным выстрелом снесла с пятнадцати шагов орла вермахта. Вот так.
— Чего уж тут радоваться. Им бы цветы поливать, детей укачивать.
— Фашист не уснет, пока не завершит своё злодейство. Меньше сотни километров от нас две деревни сожгли за полдня. Пленных не взяли: торопились, видать.
— Никому зла не желаю. И немцам не желаю. Только б война закончилась.
— Как же ей закончиться, когда враг напирает? Хотят мирно жить, так пусть остановятся. Значит, не хотят. И чего им добра желать? Было бы за что.
— Добро будет, если все разом сложат оружие. Победа хороша только для одних, для других — горе. Проигравший всегда хочет отыграться. Но в таком деле проиграют все, даже те, кто в конце поднимут флаги.
— Главное, чтобы красное знамя подняли. А где я тогда буду — не так уж важно. Жизнь русского человека продолжится — вот главное.
Елена Сергеевна внимательно изучила глаза молодого лейтенанта. Они были серыми. В них — никакого блеска, никакого запала.
— Вам бы поехать в колхоз хоть на пару часов, увидеть, как работают наши дети, — сказала он. — У вас больше не будет сомнения в глазах.
— Какого еще сомнения? — спросил возмущенный офицер.
— Сынок, я много глаз повидала. Часто приходилось кормить военных. Мой муж сейчас на фронте. От него подолгу не бывает вестей, потом он приезжает с горсткой худых, дрожащих ребятишек, просит их накормить. Они обычно не разговаривают, только на вопросы отвечают, если задашь. Но в глазах ни капли сомнения. И не скажешь с ходу, во что они верят, на чем они так твердо стоят и почему не смеют колебаться…
Лейтенант ссутулился и потер глаза.
— Вы что-то хотели рассказать о детях, — тихо промолвил он, прижав к плечу винтовку.
— Ребята помладше возят воду в колхоз. С ними — по одному старшекласснику на группу, чтобы не заблудились в лесу. Семиклассники сами запрягают лошадей, перевозят детали для противотанковых мин. Это вечером, когда уже темнеет. Днем собирают противогазы и запалы для ручных гранат. Многие уже просятся на фронт. Все разом повзрослели — им теперь не так-то просто что-то запретить. Есть мальчишки, которые до войны получили медали ГТО за хорошую подготовку, меткую стрельбу.
Она вдруг замерла.
— Но… пожалуйста, вы… сделайте что-то, мальчики… — Елена все-таки не сдержала слез. — Пусть только им не придется стрелять…
— Сделаем, — сказал сквозь зубы лейтенант.
Женщина встала, сжав кулаки, сделала круг. Вытерла слезы и, вернувшись, опять принялась за работу. Кожа на ее пальцах сморщилась и местами была розовая, местами — белая. На правой руке поблескивал длинный шрам от ожога. Работать ей приходилось подолгу и быстро. В таких условиях многие до нее теряли здоровье и буквально таяли на глазах.
— Вас, наверно, заждались, — тихо сказала Елена, надеясь, что он уйдет, пока она еще держится.
Офицер вдруг встал. Он вышел из цеха и, пройдя по коридору, выглянул в окно. Взвод выстроился и ждал его у крыльца столовой. Одни курили, другие перечитывали письма родных, третьи сидели молча, каждый в себе.
Лейтенант не торопился вернуться в цех. Постучав в окно, он позвал одного из солдат и прикурил у него папиросу. Спустя две минуты он увидел, что папироса уже истлела в его руке, а он так и не приложил ее к губам. Пальцы дрожали, в горле пересохло. Он бросил папиросу в пачку, смял ее и сунул в мусорный бак. Нужно было вернуться, но что-то внутри держало его, не давало двинуться с места. Солдаты закуривали уже третью, переминались с ноги на ногу и время от времени поглядывали на окно, за которым неподвижно стоял их командир.
Небо хмурилось уже дольше недели, но еще ни разу не полил дождь. Тучи словно застыли в ожидании. Это была долгая, долгая тишина. Офицер чувствовал на своих плечах невообразимую тяжесть.
Он вернулся к Елене Сергеевне. Она работала в два раза быстрее, будто чувствуя вину за потраченное время. Лейтенант встал у двери, все еще не решив, с чего начать.