- Вашу новеллу о великой любви вы, кажется, начали писать без меня? - дон Карлос увел Алессандрину от разъяренных дам под предлогом того, что хочет показать ей Алькасар. Только непонятно было, кому он этим оказал большую услугу - своей "родственной душе", или своей королеве. - Вдохновение не привыкло ждать, дон Карлос. - О да! Вы очень вдохновенно надерзили там, где дерзить ни в коем случае не следует. Я мог бы считать, что отмщен, кабы не знал так хорошо донну Исабель. - Касательно дерзостей, дон Карлос, я должна заметить, что временами у меня кружилась голова от вашей смелости, - она согнала с губ улыбку, - вы упрекаете меня за опрометчивость? - Я упрекаю себя за опрометчивость, донна. Но совсем чуть-чуть. А вас не упрекаю ни в чем. Великой любви все простится, а что не простится, то забудется - он непринужденно подал ей руку, она оперлась... - Сиятельный маркиз, кажется, опять все перепутал. Эта милая особа вовсе не донна Элизабета. Знакомый голос. Голос графа Мирафлор. А у него, дона Карлоса, полшага на то, чтобы ответить или не ответить. Обыкновенно он не отвечал. Но обыкновенно он появлялся в Алькасаре один. Алессандрина шевельнула губами. Заступаться, что ли, за него собралась? - Я рад, что высокочтимый граф Мирафлор, в отличие от меня, не путает своих женщин, - ровным голосом отшутился дон Карлос. - А я рада тому, что ни в коей степени не похожу на донну Элизабету и меня нельзя с ней перепутать! - подхватила Алессандрина, приседая в реверансе. - Сиятельный граф, есть иная опасность, - обратилась она к Мирафлору, несколько оторопевшему, (потому что он-то рассчитывал вогнать маркиза в краску), - дон Карлос так любезен и добр ко мне, что я невзначай могу принять его дружбу за нечто иное. Но в этом будет только моя вина. Mea culpa! Mea maxima culpa! - и с этими словами она потянула своего спутника прочь. "Представьте же себе, каково выслушивать подобное по десять раз на дню!" хотел вслух посетовать дон Карлос, но не посетовал. Он проходил мимо насмешек, словно они и не сотрясали воздух. Но они жили в нем вместе с голосами и улыбками насмешников. Он ощущал их, то как ядовитые шипы, то как маленькие кровососущие жала. С каждым днем их вонзалось все больше, и все глубже они проникали в него. Зря он не отвечал на них хотя бы так, как сегодня.
...Возле самого города, лежавшего в отдалении дымчатой мозаикой, дорога шла по холмам. Окружающий вид стал разнообразнее и пестрее, то тут, то там краснела черепица, белела колокольня или ограда, желтел посев или чернела пашня, светлела переменчивая под облачным небом вода - да и ложбины с возвышенностями не давали глазу соскучиться: словом, это было всем приятное путешествие - если бы не менялось так быстро небо, еще минуту назад почти чистое (солнца, однако, не было - хоть время, казалось, было полуденное!), а сейчас испещренное сине-белыми крутобокими облаками. Больше всего их теснилось на севере и востоке. Они скользили с поразительной быстротой, как будто сами по себе (здесь, внизу, ветра не было), заполоняя оставшуюся голубизну - их подбрюшья тяжелели и темнели, подергивались странным туманцем, который густел в белесую пелену, похожую на сухие паучьи тенета. Она уже поняла, к чему это. Она уже искала взглядом укрытие, но все деревни, будь они неладны, оказались в чудовищном отдалении - словно на дурной картине, написанной без оглядки на перспективу. Хуже того - гряда холмов стала выше, и пологие склоны тянулись вниз на мили и мили, переходя в лоскутный покров полей. Она поспешала, шагая как могла шире, шаг ее то и дело срывался в шаткую рысь - памятную телу по прежним снам и по яви. Однако странное состояние воздуха изрядно искажало перспективу - потому что одна из усадеб, выстроенная на склоне, чуть ли не подкатилась ей под ноги: в мощеном покатом дворе суетились женщины. Она обогнула жилище, рассчитывая спуститься как можно ниже. Неожиданно совсем близко открылся город - ярусы предместий, выкипевших аж на стену: видны были только зубцы, обведенные серебряным светом, отраженным от моря... А над морем языком вытянулась черная, сплывшаяся от собственной тяжести туча, и с нее опускалось в воду нечто, похожее на дымный сталактит... Торнадо! Охвостье его исчезало в угрожающем блеске воды, и он сейчас должен был наскочить на гавань! Фонтаном взметнулись обломки. Еще! Еще! Черный смерч окутался дымом и стал толще - словно он кормился разрушением. Завороженно следя за ним (почему она при этом стояла на четвереньках?) она забыла об опасности сзади, и всполошилась лишь когда на плечи почти ощутимым грузом легла мгла. Там, за спиной, все было в пепельных, от земли до неба тенетах -был это ливень, или движение воздуха так странно влияло на мокрую хмарь? Среди них, неподвижных, шествовал торнадо - и ее пронизала тягучая судорога узнавания - словно столп из ветра, земли и воды был живым, имеющим имя и душу врагом. Он шествовал, подпирая слившиеся в единый свод тучи, втягивая в себя новые и новые полосы тенет. Его голос овладел воздухом и заместил воздух. И он близился. Она легла наземь лицом вниз под напором тугого ветра; через миг он оборвался, и пало безмолвие. В безмолвии она подняла от земли отяжелевшую голову: Торнадо был рядом. Но это был уже не он. Зримо упругий, точно свитый не из воздуха, а из прозрачных жил, сверху донизу пронизанный белым сиянием столп толщиной в ее - не больше - охват стоял, казалось, на расстоянии протянутой руки, не вызывая не малейших колебаний воздуха.
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
НА ИСХОДЕ КОТОРОГО МОНА АЛЕССАНДРИНА СТАНОВИТСЯ ЖЕНЩИНОЙ
- Дон Карлос, друг мой, он сделал мне подарок! Он подарил мне белую лошадку, такую же как у вас, нарочно к завтрашней охоте, - Алессандрина явно хотела что-то от него услышать. Она сидела перед ним, смотрела ему в глаза и, наверное, отражалась там вся, как есть: слегка ссутулившаяся, теребящая плоеный край рукава, ожидающая слова, ласки, мимолетного мановения руки, отметающего прочь все кручины и печали. - Ну, придется мне подарить вам двух лошадок! Одна будет гнедой масти, другая - вороной. Таким образом, у вас будут три разномастных лошадки, и вы всегда сможете выбрать ту, которая будет лучше сочетаться с вашим платьем. - Я вовсе не напрашивалась на подарок, дон Карлос, - Алессандрина была одновременно польщена и разочарована. Она ждала других слов - серьезных и тревожных, чтобы, оттолкнувшись о них, рассказать Карлосу о торнадо и спросить, не стоит ли ей при новом его явлении - раз он встречает его изо сна в сон и уже знает, чувствует - попросту шагнуть в ветряной столп - Я знаю. Донна Алессандрина, сегодня вечером я позвал тех, которые еще остались моими друзьями, в мой загородный дом. Среди них есть и дамы. Там будет маленький пир в духе старой Византии. Могу ли я рассчитывать, что вы примете приглашение, и прислать за вами носилки через час после вечерни?