Прошелся более детально по родам войск.
Тщательно так.
Душевно. От чего начальствующий состав в эти моменты особенно корчило.
Ну и, наконец, перешел к материально-хозяйственному обеспечению…
Это выступление было болью.
Зубной.
Разом всех зубов. Включая утраченных молочных.
Для всего съезда, который слушал его в гробовом молчании. Потому что удалось донести даже до крестьян и рабочих, ничего не смыслящих в военном деле, всю катастрофичность положении.
Фактически он озвучивал своеобразный акт приема дел наркомата, который вроде как только сумел оформить. Дескать, принял. Но целый год разгребал авгиевы конюшни, чтобы хотя бы понять что там и к чему. И чем больше он зачитывал тезисов, тем сложнее становились лица начальствующего состава. Чем дольше он говорил, тем бледнее оказывался Троцкий, превратившись к концу выступления практически в полотно.
Когда же степень накала достигла своего апогея, позволил съезду спустить пар:
– Все вышесказанное говорит о крайне опасном положении молодого Советского Союза. Положении, которое проистекает из ошибок еще царского правительства. Ведь не секрет, что наша армия создана во многом на базе старой, николаевской. И, как следствие, принесла с собой болезни, которых нахваталась еще там. Хуже того, все это усугубилось революционным моментом. Из-за чего и без того бестолково устроенная армия обрела в годы гражданской войны массу временных, аварийных решений. Решений из говна и палок. На завязочках бантиком да подпорках. Однако в те дни иначе было нельзя. На что-то большее и вдумчивое у нас просто не было времени. Но если мы сейчас все оставим все так, как есть, то катастрофа неизбежна. Ведь мировой империализм, оправившись от тяжелой войны в Европе, рано или поздно решится взяться за нас. Решится задушить революцию, как некогда всей Европой тушили Французскую революцию. И тогда нам конец. Не устоим. Вот этим всем эрзацем нам не справится с нормально выученными и снаряженными европейскими армиями. Да даже с польской не справится, ежели она прямо сейчас решится напасть на нас.
Он замолчал.
Съезд тоже молчал.
Пораженный. Оглушенный. Подавленный.
Первым со своего места встал Сталин и громко произнес:
– Благодарю за честность!
Сказал и начал хлопать. Медленно. Веско. Гулко.
Следом встал, к удивлению съезда, Троцкий. И также начал аплодировать. Ему очень понравилось то, как Фрунзе перевел стрелки, сняв ответственность с него за положение дел в РККА и РККФ. Но больше всего он обрадовался прекрасному поводу ударить по Ворошилову. Ведь как Михаил Васильевич сказал?
– Иные болтают, будто чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. Но это вздор! Армия – это тяжелый квалифицированный труд, а не дубовая роща. А учитывая расклад сил на случай начала новой Империалистической войны – высококвалифицированный труд. Так как мы не сможем выставить столько же людей и вооружений, как и капиталистические страны. Количественно. В случае, если они навалятся на нас разом. А значит должны побеждать умением. То есть, как завещал нам Владимир Ильич, нам всем следует самым решительным образом учится, учится и еще раз учится!
Потом начали вставать остальные участники съезда. Вслед за своими вождями. Последним поднялся со своего места Зиновьев и ленинградская делегация. Нехотя. Но они встали…
А Фрунзе выдохнул.
Он сумел пройти между струйками.
Во всяком случае это выглядело именно так. Подготавливая при этом плацдарм для политического наступления. Уже своего.
Завершив наступление Михаил Васильевич досидел до конца основных выступлений. И при первой возможности покинул его, отправившись отдыхать. Сославшись на здоровье.
Нервы.
Ох как они шалили.
Поэтому, не выдержав, он скомандовал водителю отвести его в какой-нибудь неприметный кабачок. Чтобы приличный. И чтобы подальше от кремля.
Тот так и сделал.
Фрунзе вышел из машины.
И прошел метров двадцать до входа в заведение, идя по нечищеной улице. Радовало только то, что люди ходили тут часто и не нужно было лезть по сугробам. Притоптали.
Пока шел – вспоминал остросоциальную песенку Сергея Шнурова «Пока так». Он ее зацепил еще там, незадолго перед смертью в прошлой жизни. Понятно дело, здесь ситуация была кардинально иной. Но едкий и заводной мотивчик волей-неволей приходил на ум.
Вошел.
Звякнул колокольчик.
Помещение было прохладным и тесным. Хотя надо отдать должное – чистым и неплохо обставленным. И то сказать – в ином Михаил бы сиживать не стал. Нарком все же. Узнают его нечасто, но бывает. Пойдет слух что пьет в шалманах – не отмоешься. Почти что рюмочная, только столы не стоячие, а пониже и окруженные стульями.