– И к чему вы мне это говорите?
– Практика, как известно, единственный критерий истины. И этот вопрос легко можно проверить. Прямо сейчас. Тем более, что речь идет не об Аристотеле, а о военных теоретиках, которые сожгли в горниле Империалистической войны многие миллионы жизней. Без значимых успехов. Посему любой разумный человек относился бы к их утверждениям настороженно. По формуле: Доверяй, но проверяй.
С этими словами Фрунзе встал. Поднял все совещание. И отправился на стрелковый полигон. А так как он готовился заранее, то во дворе начальствующий состав ждали машины и никаких проволочек не произошло.
Добрались.
Вышли на стрелковый рубеж.
И Фрунзе сформировал несколько произвольных групп. Которые вели залповую стрельбу на 250, 500, 750, 1000, 1500 и 2000 метров. По очереди. Так, чтобы каждая группа сумела пострелять на каждую дистанцию. По две обоймы. Стоя.
Мишени меняли после каждого теста. Помечая дистанцию и номер группы. А вместо них ставили новые.
Потом Михаил Васильевич заставил начальствующий состав стрелять на ходу, имитируя огонь на подавления в более приближенных к наступлению условиям. Потом беглый огонь. Потом индивидуальный прицельный огонь. И так далее. В общем – мучал около пяти часов.
Накормил горячей кашей, что сварили тут же. На месте. В походной кухне. Напоил чаем. И подвел итог.
– Ну что, Алексей Алексеевич, сколько у мухи лапок?
– Ваша правда, промашка вышла, – согласился Алексей Алексеевич, который чудовищно устал от всех этих «танцев с бубнами». Все таки был возраста немалого – у него на счету имелось уже 71 полных лет. А тут столько топтания и стрельбы. Сотни и сотни патронов сжег каждый из участников эксперимента.
Спорить не хотел никто. Особенно опасаясь того, что нарком решит еще что-то там проверить и вновь заставить их стрелять. Им становилось дурно от одного вида винтовки, мишеней и патронов… от одной мысли, что им еще придется стрелять. Да и плечо намяли почти все. Не разбили, ибо вкладывать каждый из них умел. Но выстрел из полноценной болтовой винтовки – не игрушка. И после пяти-семи сотен выстрелов любому непривыкшему к такому человеку «хорошело».
Михаил же Васильевич, пользуясь этим моментом и документ им подготовил. Все это испытание было задумано заранее. Как и бланк, в который лишь вписывали значения. А в конце – перечень комиссии – с фамилиями и должностями. И вот эти начальники РККА с кислым усталым видом в этом перечне и расписались. Поставив также «закорючку» на каждом листе, дабы потом не возникали вопрос по подлогу.
Дело было сделано.
Идеологическая дорога для внедрения промежуточного патрона в той или иной форме оказалась открыта. Так что, теперь если какая-то… хм… самка собаки откроет свой рот относительно необходимости вооружать пехоты оружием под полновесный винтовочный патрон – он легко этот рот заткнет. «Бумажка» то получилась тяжелой. Против такой – мало кто решится выступать.
Оставалось решить инженерно-техническую, финансовую и промышленную компоненту задачи. Но это выглядело намного проще, чем пытаться сломать дубовую кость под папахами этих генералов, донося до них очевидные в общем-то вещи…
– Лихо вы это все провернули, – тихо произнес Павел Павлович Сытин, подойдя к Фрунзе. – Я до конца был уверен, что Брусилов, Бонч-Бруевич, Тухачевский и прочие старые кадры вас съедят.
– Если бы не ваша помощь, у меня бы ничего не вышло.
– Моя? Увольте. Я лишь дал распоряжение своим людям произвести выборочные изыскания. С двадцать четвертого года изучая итоги той войны мы кое-что накопили. Но мы как-то и не смотрели на этот вопрос в этой плоскости.
– Одна голова хорошо, а две лучше, три же, как поговаривают, уже целый Змей-Горыныч, – улыбнулся Михаил Васильевич. – Свежий взгляд со стороны он иной раз бывает полезен.
– И то верно, – встречно улыбнулся Сытин.
Павел Павлович был очень полезным и нужным для Фрунзе человеком. Грамотный. Толковый. Хоть и без особой фантазии. И собственно что командир слабый. Но нижние чины его любили.
Михаил Васильевич обратился к нему за помощью еще в ноябре. Запросив кое-какие интересующие его сведения. И Сытин, работавший в Военно-историческом управлении по исследованию и использованию опыта войны, охотно отозвался. Внимание наркома ему льстило. Особенно после провала на Южном фронте в октябре 1918 года, когда его задвинули едва ли не «дальнюю полку»…