Я загасил сигарету и распахнул окно. В комнату влился свежий ночной воздух. Вдохнул его полной грудью, но легче от этого не стало. История с диском не давала мне покоя, и я чувствовал, что не станет легче, пока я не приму какого-то более-менее приемлемого решения относительно того, как узнать правду. Можно было, конечно, просто набить морду Сапогу. Случись бы это несколько месяцев назад, до того, как я встретился с Катей, я непременно так бы и поступил. Однако сейчас понимал, что проблемы это не решит. А еще меня не покидала мысль, что вся эта история с диском… Да какая там история! Никакой истории даже не было, просто Катя купила диск, а я это видел! Всего лишь недоразумение! И если бы Анжелика за несколько дней до этого не затеяла со мной неудачную попытку примирения, я бы ничего такого и не подумал.
И тогда в голову пришло простое решение: обо всем спросить Катю, поглядеть ей в глаза, они не соврут. Но тут же я представил себе ее дымчатый взгляд, устремленный на меня, когда она сказала впервые: «Знаешь, я люблю тебя». Анжелика никогда на меня так не смотрела. Разве можно ставить их на одну доску? Разве может моя Катя поступить так, как Анжелика? Внезапно к горлу подкатил ком, в глазах подозрительно защипало, от дыма сигареты, наверное. Какой же я осел, какая скотина! Но не настолько скотина, чтобы оскорбить тебя даже малейшим подозрением в неверности, маленькая моя. Не бойся, этого не будет.
Я почувствовал умиротворение. Голова кружилась, и мыслей не было никаких! И Слава Богу. Иногда, вот так же, как в этот момент, начинаешь считать, что думать вредно. С большим трудом я нашел в себе силы дотащиться до постели, посмотрел на часы, машинально отметив, что времени уже половина пятого утра, грохнулся поверх смятого одеяла и наконец-то забылся сном.
Проснулся я от треска будильника. Мне показалось, я только что лег, но взглянув на будильник, который все еще продолжал надрываться, обнаружил, что уже семь утра. Надо было вставать. Я долго лежал, пытаясь разлепить глаза, это было почему-то невероятно трудно. Веки стали такими тяжелыми! Постепенно до меня дошло, что спал я всего-то два с половиной часа, а через час надо в универ. Конечно, можно было и не ходить, но Галина Еремеевна, наш куратор, запросто может устроить западло на экзамене: прогульщиков она ох как не любит.
Я сполз с кровати и начал вяло приводить себя в порядок. Вышел из ванны взлохмаченный и смурной и обнаружил в своей комнате маму. Как я и ожидал, она накинулась на меня:
— Ты курил в комнате!
Отрицать этот факт было бесполезно, да и не хотелось, и я помотал головой: понимай, мол, как знаешь.
— Сто раз тебе говорила, чтобы ты не курил в комнате! И где ты только нахватался вредных привычек! Брал бы пример с отца, он никогда в жизни не выкурил ни одной сигареты!
В другой раз я обязательно возразил бы на подобное утверждение, но теперь у меня не было на это сил, и я просто стоял и делал вид, что внимательно слушаю, хотя на самом деле слова матери долетали до меня плохо, будто я слушал, что она говорит, через два ватных одеяла.
— А еще и без пяти минут как семейный человек, — победоносно завершила она. — Не думаю, чтобы Катя это одобряла!
Не то чтобы я все это ни разу не слышал, на моих родителей иногда находит этот стих — воспитывать меня, но сейчас от слов мамы стало как-то по-особому неуютно, и упоминание о Кате только прибавило масла в огонь. Все мое вчерашнее — или нет: уже сегодняшнее — умиротворение улетучилось, не оставив после себя ни единого облачка, и тревоги и сомнения вновь стали меня одолевать. На душе скребли кошки. Я так и чувствовал, что они исцарапали ее всю, превратив в малопривлекательные лохмотья. Я знал, что мне будет трудно просто посмотреть Кате в глаза, не то, чтобы спросить ее о чем-то, попросить помочь разрешить мои сомнения, успокоить меня. И в то же время я так хотел, чтобы она оказалась сейчас рядом, положила свою прохладную ладонь на мой лоб, прикрыла ею глаза, которые уже невыносимо болели, как будто я всю ночь пялился в монитор или учебники.
Собрав книги, в жизнерадостном, как у покойника, настроении я поплелся в свою альма-матер грызть гранит науки.
Катя пришла необычайно оживленная, но, взглянув на мою кислую физиономию, обличающую бессонницу, тревожно спросила:
— Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
Наверное, я посмотрел на нее как-то странно, потому что она добавила нерешительно:
— Что-то случилось? Ты чем-то расстроен?