Следуя своему решению, я постарался придать себе как можно более веселый вид. Удавалось это плохо. И все-таки, наверное, Катя оценила мужественную попытку выглядеть веселее, чем на самом деле. Во всяком случае, она водрузила на стол сумку и стала, как ни в чем не бывало, что-то тихо напевая, выкладывать книги. Я глядел на нее во все глаза, но ничего особенного, что могло бы сказать о какой-то тайне, не увидел. Я протер глаза, но ничего не заметил опять.
А потом ее отозвали подруги, все-таки мою Катьку на курсе полюбили. История с Анжеликой всеми забылась — новостей на нашем непоседливом курсе чуть ли не каждый день было много, да еще каких! Так что никто уже не находил ничего необыкновенного в том, что Костя Черных, известный заводила, любит Катю Лазареву, и даже в том, что после окончания универа они поженятся. О предстоящей свадьбе тоже все знали и с нетерпением ожидали этого события, уже втайне размышляя над тем, что бы такое подарить молодоженам.
Девчонки защебетали что-то о свадебных платьях и обручальных кольцах, о несносном преподе, который обязательно будет сидеть на госниках и который считает, что на пять предмет знает только Господь Бог, на четыре — он сам, а все остальные — максимум на три. Разговор становился все громче, все оживленнее. Я залюбовался Катей. Ее лицо сияло, она улыбалась мне, и я не мог не улыбнуться ей в ответ.
Сапог сидел за последним столом со скучающим видом. Анжелики не было, и Верка Былинкина в гордом одиночестве как всегда старательно делала вид, что ни смех, ни разговоры лично ее не касаются и что она гораздо выше всего этого.
Я совсем успокоился. Глядя на Катю, я думал о том, что история с диском — обычное недоразумение, и что стоит только спросить об этом Катю, как она сама все с охотой расскажет. «Ты же знаешь, — скажет она, — у меня в Ершове есть подруга Лена, психолог. Так вот этот диск понадобился ее парню. Она хотела сделать ему подарок, но в Ершове такого не продавалось, а я, как видишь, нашла. Вот Лена обрадуется!»
Самое интересное заключается в том, что так оно и было, но только я об этом еще не знал.
Мне становилось все легче и легче. Я думал о том, как красива она будет в белом пышном платье с фатой, как это окажется непривычно, когда вместо обычных строгих костюмов и мешковатых свитеров я увижу на ней свадебное платье. Мне до боли захотелось прикоснуться к Кате, но подружки увели ее куда-то назад, показать что-то такое, что может интересовать только девчонок, и я убрал уже протянувшуюся было руку. Под рукой оказался какой-то толстый учебник, который она незадолго до этого держала. Мне показалось, что даже от книги исходит Катино тепло. Я раскрыл учебник, перевернул одну страницу, другую, третью. Эти же страницы вчера перелистывала ее рука. А может быть, и сегодня.
А между четвертой и пятой страницами лежал конверт. Это было письмо Кате от той самой Лены из Ершова. Я уже собирался положить конверт на место, как вдруг, взглянув на него еще раз, почувствовал, что проваливаюсь вместе со столом и с Катиной сумкой куда-то в темноту. Крупным, четким почерком, явно мужским, на конверте было написано: «Сегодня в шесть». Я молча закрыл книгу. Все начиналось сначала: мои тревоги, мои подозрения. Начиналось с новой силой.
Мы вместе шли домой. Я по привычке взял Катю за руку и забрал у нее сумку. Будь я в другом состоянии, меня, конечно же, порадовал бы этот ясный майский день, но все: солнце, зелень деревьев, чистые, недавно подметенные улицы — сейчас виделось как через какую-то серую пелену. Мне было не до красот городского пейзажа. Я все смотрел на Катю, пытаясь уловить в выражении ее лица что-то, что могло бы навести на ключ к разгадке, но ничего не находил. Как это ни странно, это тревожило меня еще больше, как если бы на ее лице я прочел что-то, что дало бы понять: она меня разлюбила, она тайком бегает на свидания с кем-то другим. Но я ничего не видел, и поэтому было только хуже.
Так я и шел, мучимый чуть ли не шекспировским вопросом, только вместо «Быть или не быть?» думалось «Да или нет?». А впрочем, «Быть или не быть?» тоже. Быть или не быть нашей любви? Для меня этот вопрос был не менее важным, чем тот, над которым размышлял Гамлет.
Быть ли нам с Катей вместе или нет? Свяжем ли мы с ней свои жизни или нет? До последних дней я не сомневался в этом. А сейчас? Хотелось бы сказать, что не сомневаюсь, но сомнения были именно в том, что я не сомневаюсь, стало быть, я все-таки сомневался. Я поймал себя на том, что совершенно запутался не только в своих сомнениях, но и в самом слове «сомнения». Еще немного, и я, наверное, сошел бы с ума. Не могу я оставаться один на один с такими мыслями. Просто надо было поговорить с Катей о том, что меня тревожило. У Анжелики же все-таки хватило смелости в конце концов во всем признаться, подумал я и тут же одернул себя. Как можно вообще их сравнивать? В результате я не выдержал.