— Как… обозвал? — еле выговорил я, припоминая, что и в самом деле крикнул в адрес Кати что-то оскорбительное.
Ну что ж, Витька честно сказал, как, но я повторять этого не хочу, даже мысленно. Во всем этом было слишком много грязи.
— Ты один в этой всей истории ничего не видел. Даже и не замечал, небось, что к тебе Анжелика все пыталась липнуть, да?
Это было не совсем так, но мне казалось, что с ней все закончено.
— А я так и подумал, что Анжелика тебе в ресторане что-то наплела насчет Кати, а ты, дурак, уши и развесил. Увидел, как она тебе что-то шепчет, а потом метнулась в сторону — сразу сообразил, что дело нечисто.
Как я завидовал Витькиной проницательности, просто не передать словами. Будь у меня хоть вполовину такая, как у него, ничего, может быть, и не случилось бы.
И вдруг я ощутил себя на месте Кати. Почувствовал то, что могла бы почувствовать она. Представил себя со стороны: пьяного, разъяренного, взбешенного. Поверьте мне, это было страшно.
— Витька, скажи мне только одно, — еле слышно выговорил я. — Это был ты?
— Что — я? — удивился Витька, прекратив свое хождение по комнате.
— Ну, это ты написал Кате на конверте «Сегодня в шесть»?
— На каком конверте? Ах, ну да, я. Бумаги не нашлось, пришлось на каком-то письме настрочить. А разве Катя тогда тебе не говорила об этом?
Говорила, конечно, говорила, а я не поверил ей, и вот теперь… И вдруг я сорвался с места и заметался по квартире, отыскивая входную дверь. По понятным причинам, с координацией движений у меня было плоховато.
— Постой, ты куда? — закричал Витька, вцепившись в мой рукав. Я стряхнул его и на ходу — нашел-таки дверь — прокричал:
— К Кате! Я должен все ей объяснить!
— Ну-ну, попытайся, если сможешь, — с сомнением сказал Витька, но я, с грехом пополам, то одолевая по три ступеньки сразу, то спотыкаясь на каждой, уже с грохотом спустился вниз.
Дверь открыла Катина мама, тихая кроткая женщина, которую я видел всего раза два. Она старалась не навязывать нам своего присутствия и под разными благовидными предлогами уходила, когда приходил я. Редко родители так не мешают жить детям.
Однако, на этот раз Наталья Евгеньевна смотрела на меня как-то по-другому, настороженно, если не сказать зло.
— Здравствуйте, Наталья Евгеньевна, — сказал я. — А Катя дома?
— Нет, — ответила она холодно. — А разве она вам не говорила? Она уехала к подруге.
— К подруге? — машинально переспросил я.
— Да. Она велела передать вам это, — и Наталья Евгеньевна подала мне конверт.
— А где живет подруга? — спросил я.
— В Ершове. Но более точного адреса я вам сказать не могу: Катя не велела.
— Наталья Евгеньевна! — взмолился я.
— Послушайте меня, Константин, — в голосе Катиной мамы внезапно зазвучали жесткие нотки, которых трудно было бы ожидать, глядя на нее. — Мне неприятно об этом говорить, но Катя вернулась с вечера гораздо раньше, чем я думала, и одна. Она была очень расстроена и всю ночь проплакала. И, думается мне, по вашей вине. Так что, молодой человек, лучше уходите сами и больше ничего у меня не пытайтесь узнать. Я даже конверт не хотела вам отдавать, но Катя очень просила об этом. А теперь уходите, если вам не хочется, чтобы я выгнала вас сама поганой метлой.
— Послушайте! — взмолился я. — Во всем виноват я. Я должен увидеть Катю, во что бы то ни стало!
Наталья Евгеньевна с сомнением посмотрела на меня. По всей видимости решив, что от такого, как я, толку в жизни все равно никакого не будет, она решительно сказала:
— Нет. Нет и нет. Кате ваши объяснения уже не нужны, вы опоздали. Так что прошу вас уйти. И я попросила бы больше меня не беспокоить. Кстати, сюда можете больше не являться, я переезжаю на другую квартиру. Может, вы этого и не знали, но моя дочь мне очень дорога, и я не позволю вам ломать ей жизнь. А вы и без того, по-моему, натворили, чтобы еще и приставать к ней со своими объяснениями.
Еще чуть-чуть, и я бросился бы перед Катиной мамой на колени, но чувствовал, что должен заглянуть в конверт. Это неподписанное письмо, казалось, жгло мне руку.
Наталья Евгеньевна, видя, что я замолчал, захлопнула дверь.